Павел Иванович не спеша достал папиросницу, закурил и, выпустив изо рта клуб дыма, стал следить, как дым колеблется и тает в воздухе.

– Н-да, вы избрали себе невеселую специальность,- сказал Шебуев, ласково поглядывая на его лицо.

– Это вы про санитарию?

– Нет, про мечтания...

В доме, сзади них, что-то с грохотом повалилось: раздались громкие крики, Лязг железа, дребезг стекол, и все звуки тучей поплыли над садом.

– О, чёрт... что там?
– вскричал Малинин, побледнев и вскакивая со скамьи.

Шебуев взял его за рукав пальто и потянул вниз, с усмешкой говоря:

– Не беспокойтесь... Самое обыкновенное дело... жизнь идет и разрушает старые постройки...

– Вы уверены... никого не задавило?
– нервозно подергиваясь, спросил врач.

– Уверен, уверен! Вам бы холодненькой вод имей полечиться, а?

– Мне и так холодно... жить...

– Тогда влюбитесь... Это согревает...

Малинин мельком взглянул на него и, не сказав ни слова, стал тихо сдувать пепел с папиросы.

– Быть влюбленным - славно!
– заговорил Шебуев негромко и глядя куда-то в глубь сада.- Сейчас - это захочется... улучшить себя... прибраться... нарядить душу во всё яркое... захочешь быть лучше всех людей для любимой женщины... всех умнее, всех сильнее... Славно!

– А потом праздничный костюм долой, и - бедная женщина вместо рыцаря увидит пред собой грубого виллана с претензиями владыки...

– Может, и увидит... Это уж ее дело... Захочет она - и праздничный костюм не износится во всю жизнь... Пусть только чинит вовремя, пусть не дает рыцарю обноситься и расстегнуться...

– Вы читали "Без догмата"?
– спросил Малинин.

– Читал... Отвратительная книга! Вот где, батенька, гипертрофия интеллекта изображена во всей гнусности...

– Вы шутите?
– с изумлением воскликнул врач.

– Нимало.

– Не может быть! Да неужели вам чужда эта тонкость психики, острота чувств, духовная сложность героя?

– И никаких чувств там нет, а есть одни разнузданные умствования бескровного человека.

– Да ведь это вопль всё познавшей души.

– Ого! Это писк трусливой плоти, которая хочет жить, но боится жить...

– Ну, вы сели на своего конька! Я не спорю больше... у меня голова болит!..- воскликнул Малинин, раздраженно отвертываясь от собеседника.

Тот помолчал несколько секунд и спокойно предложил:

– Пойдемте завтракать?

– Идемте!..- согласился Малинин. А потом почти с удовольствием воскликнул: - Ну, право же, нет ни одного пункта, на котором мы сошлись бы!

– Верно! Но - и пускай не будет, да?

– Н-не знаю...

– Ну, идемте...

– Посидим еще минут пять?

Они взглянули друг на друга, и оба дружно расхохотались.

– А весело мне с вами!
– вскричал Шебуев.

Малинин с улыбкой взглянул на него и, помолчав, сказал:

– Ну, пойдемте!.. В самом деле хочется есть...

Они встали и, не торопясь, пошли по дорожке сада. Малинин шел, покачиваясь, наклонив голову и глядя себе под ноги, а Шебуев, глубоко вдыхая весенний воздух, поглядывал на врача сбоку и, добродушно улыбаясь, шагал твердо. Шебуеву нравился этот задумчивый и прямой человек, хотя порою его искренность казалась архитектору болезненно вспухшей, никому не нужной и тягостной даже для самого Павла Ивановича... Порою он ловил себя на чувстве жалости к Малинину; иногда его печальные речи представлялись архитектору похожими на теплый пепел. Но в то же время он замечал за Павлом Ивановичем настойчивое желание встать ближе к нему; это было почему-то лестно для Шебуева и усиливало его симпатию к врачу.

– Вы о чем думаете?
– дружески спросил он его минуты через две молчания.

– О вас,- с улыбкой ответил Малинин.- Что это вы проиграли Чечевицыну?

– Э, немного... то есть не особенно много... Обидно, что натолкнул его на мысль увеличить капитал... Чёрт знает, зачем мне это понадобилось... Молод еще я... И тороплюсь там, где надо бы поспешать медленно...

Малинин снова задумался, помолчал и, заглянув в лицо Шебуева, ласково заговорил:

– Я... хочу спросить вас... но боюсь, что это неловко.

– Ну, вот еще! Спрашивайте, не стесняясь... В чем дело?

– Говорят... у вас на стройке работает плотник... ваш родной дядя... у которого вы воспитывались? Вы извините...

– В чем это извинить? Работает дядя - и хороший плотник. Будь он грамотен - я б его десятником сделал... А почему он вас интересует?

Малинин помолчал.

– Почему? Да... мне думается, что это неловко... то есть должно стеснять вас... меня бы стесняло...

– Что же собственно стесняло бы вас?
– с искренним удивлением спросил архитектор.