Шрифт:
И нужда и порок.
И не знают они,
Как мир божий широк,
Как хорош человек,
Как велик наш народ,
Как все быстро кругом
К свету, к правде идет!
Мой несчастный народ!
Долго ль биться тебе
И себя изнурять
В неустанной борьбе?
Сколько силы в тебе
Сокровенной лежит!
Да на горе твое
Воля смелая спит!*
Изнуренная возбуждением, Татьяна Николаевна безмолвно опустила руку и замерла в неподвижной позе, с ожиданием глядя в глаза Варвары Васильевны.
Малинин молча подошел к Татьяне Николаевне, вынул из ее руки бумажку со стихами и стал рассматривать крупные буквы на ней, написанные карандашом. На его губах играла неопределенная улыбка и в лице было что-то недоверчивое. А Варвара Васильевна села на диван рядом с Ляховой и, взяв ее руки в свои, заговорила:
– Мне понравились стихи... славно это сказано. "Как мир божий широк! Как хорош человек!"
– Не правда ли,- радостно встрепенулась Татьяна Николаевна.- Теперь уж настоящий поэт! Я чувствую - настоящий! Я слышу детский, ликующий крик... Маленький русый мальчик рос в непросветной глуши и ушел из нее, повинуясь влечению к свету... Увидел свет и радостно закричал: "Как хорошо!" Но сейчас же вспомнил, что сзади него остались в глуши скованные нуждою и тьмой другие русые мальчики, и затосковал о них... Как это хорошо, что он и в радости своей вспомнил о других, как хорошо!
– ---------------* Стихи эти написаны крестьянином Нижегородской губернии Новиковым, парнем 18 лет, учившимся в земской школе. Новиков служит рабочим на огороде в одном поместье губернии.
– Вы, Татьяночка, только уж не хвалите его, не балуйте!
– Не буду! не буду!.. Я его... не оставлю у себя... Мне это будет обидно... но не оставлю! Павел Иванович!.. Ну, что же вы? Хорошо? У него есть талант?
– Это трудно сказать... Стихи написаны... неумело, конечно... но в них действительно есть что-то...
Малинин говорил нерешительно, небрежно и вдруг, стиснув бумажку в руке, обратился к Варваре Васильевне:
– Мне жалко этого... поэта! Вот он будет читана книги. И чем шире станут раскрываться его глаза, тем более тесным и узким он увидит божий мир... Скоро он узнает, что и человек не так хорош... и совсем не быстро всё кругом идет к свету и правде... Узнает он интеллигенцию и сначала почувствует, что она чужда ему... потом увидит, что она бессильна и ничего не может дать ему, кроме противоречивых теории и гипотез... Наконец, он спросит себя - где правда?
– И пускай спросит, и пускай увидит всё в настоящем свете!
– задорно закричала Татьяна Николаевна.- И пускай страдает! Что за важность, если человек страдает? Достоевский страдал в каторге и написал "Мертвый дом"... И многие другие люди украсили жизнь страданием своим... И уголь чувствовал боль, когда из него создавался алмаз...
– Вы хотите приготовить еще одну жертву жизни?.. Хорошо. Но я желал бы понять, кого же насыщают этими жертвами.
– Ах, право же, я подарю вам револьвер!
– раздраженно воскликнула Ляхова.
– Я сам куплю, не трудитесь. Но вы не ответили на мой вопрос - кто выигрывает оттого, что жизнь пожирает людей?
– Жизнь!
– сказала Варвара Васильевна спокойно и серьезно.
А старая Ляхова, утвердительно кивая головой, добавила:
– Да, жизнь! Потому что она от этого становится все разнообразнее, быстрее, интереснее. Малинин тихонько засмеялся.
– Нет, право же, это Шебуев заразил вас - жизнь! жизнь!
– Шебуев? Что ж? Когда он говорит, что жизнь надо любить,- он прав!
– Да что такое эта жизнь?
– воскликнул Павел Иванович.
Старушка вскочила с дивана и сказала с дрожью в голосе:
– Я - не знаю... Я прожила пятьдесят лет и так страдала! Какие страшные минуты, часы и дни и даже годы переживала я... Смерть дочери... потеря мужа... арест и смерть сына моего... сына! Но я прожила бы еще пятьдесят, еще сто лет и готова вдвойне страдать... А если я узнала бы, что моей старой кровью можно еще ярче окрасить идеал,- я умру хоть сейчас...
Она стояла среди комнаты, и по блеску ее глаз, по дрожи морщин на ее лице Малинин видел, что она действительно готова умереть хоть сейчас, если узнает, что это надо... Он смотрел на нее и молчал.
– Что вы скажете?
– спросила его Варвара Васильевна, с любовью и гордостью в глазах указывая рукой на Татьяночку, тоненькую и стройную, как девушка.
– Ничего не могу сказать...- тихо произнес Малинин, пожимая плечами.Но порою мне, знаете, кажется, что между героем и рабом есть что-то родственное... Да и вообще пружины, двигающие человеком,- однообразны... по существу и отличаются одна от другой, должно быть, только упругостью и ритмом сокращений...
– Ох, это слишком мудро для меня!
– сказала Татьяна Николаевна.- Не мне рассуждать и думать о героизме... а вот что между вами, Павел Иванович, и Сурковым, этим сущим декадентом, есть много общего - это я чувствую... Кстати, Варя, ты знаешь? Этот твой талантливый Владимир Ильич начал пить... да, да! Очень хорошо, не правда ли?