Вся кровь бросилась в голову Севскому... он упал без чувств на кресла.

Когда он очнулся, перед ним стоял Званинцев с ласковою и грустною улыбкою.

– Вы больны, - начал он, взявши с состраданием его руку. Севский выдернул руку и прошептал: - Оставьте меня.

– Вы видите, - оказал Званинцев уныло, - ваше сопротивление тщетно, вы в моей власти, я вам говорил это, я вам это доказываю.

– Варвара Андреевна, - обратился он спокойно к вошедшей матери Севского, - ваш сын болен, пошлите за доктором...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мензбир быстрыми шагами ходил по желтой комнате. Его седые волосы поднялись, как щетина, ноздри раздулись от гнева и волнения, на лбу его показались морщины.

Лидия сидела у рояля, беспечно закинув голову за спинку стула и по временам перебирая клавиши рукою.

– Да тебе, что ли, я говорю или нет?
– вскричал наконец Мензбир, судорожно сжимая кулаки и останавливаясь перед нею.

Лидия презрительно улыбнулась.

– Я вам сказала, - равнодушно отвечала она, - будет с вас.

– Лидка!
– закричал Мензбир, ближе и ближе подступая к ней.

– Что это!..
– вскричала Лидия...
– о! вам не удастся!
– и с этим словом она с быстротою молнии вскочила с своего места и была уже на балконе.

Мензбир топнул ногой и опять заходил по комнате.

– Скажите вашему барону, - быстро проговорила Лидия, отворяя половинку дверей балкона, - что я не буду принадлежать ему.

Мензбир ударил себя по лбу.

– Скверная девчонка!
– прошептал он сквозь зубы.
– Лидия, а Лидия, начал он ласково, - поди сюда, мы поговорим с тобою посерьезнее.

– Ну-с, я вас слушаю, - сказала Лидия, снова отворяя половинку дверей.

– Да поди сюда... эх, какая!

– Я вас слушаю. Чего ж вам... ну-с, говорите... да говорите же... я жду, - быстро сказала Лидия.

– Ты все на Севского-то надеешься, - начал Мензбир ласково, - ведь я тебе говорил, что о нем уж справлялся... имение все записано на счет, да и что за имение-то... Дрянь сущая... ну, каких-нибудь тысяч пятьдесят в ланбарде, да и те едва ли наберутся, - чем тут жить, сама ты рассуди только... А у барона-то миллион, а. барон-то хоть скуп, как жид, да зато богат, как жид.

Лидия задумалась.

В эту минуту отворились двери комнаты, и вошел Званинцев ровными и тихими шагами, с веселым и ясным челом.

– Здравствуйте, - кивнул он головой Мензбиру...
– я к вам в необыкновенное время, потому что за делом.

– Что вам угодно, Иван Александрович?
– с приторно нежной заботливостью обратился к нему Мензбир.

– О, дело не до вас, - почти презрительно отвечал Званинцев, - дело до вашей дочери.

– До меня!
– быстро перервала Лидия.

– Да, до вас, - спокойно сказал Званинцев, садясь в кресла против нее.
– Я, - продолжал он с комическою важностью, - приехал к вам сватом, именно сватом.

Лидия быстро взглянула на него, но тотчас же опустила глаза, встретивши их ослепительно холодное выражение.

– Я приехал уполномоченным от матушки Дмитрия Николаича, - начал снова Званинцев.

– Севского?
– перебил Мензбир.

– Теперь, - продолжал Званинцев, не обращая внимания на слова отца и пристально смотря на Лидию, - все зависит от вашей воли.

Лидия опять взглянула на него и опять увидела то же бесстрастное выражение лица, которое напоминало спокойствие египетских сфинксов. {5} Она тихо встала.

– Скажите Дмитрию Николаевичу, - сказала она тихо, - что я не отрекаюсь от своих слов.

– - Только?
– спросил немного насмешливо Званинцев. Лидия опустила глаза в землю; правая рука ее рвала платок, на ее щеки выступил румянец досады.

– Да-с, - прошептала она сквозь свои хорошенькие зубки. Званинцев засмеялся.

– Я у Севского посаженным отцом, Лиди, - сказал он.
– Вот видите ли вы правы: все я ж везде я... Ну, так дело в том, что я могу объявить Севскому о его _счастии_, - прибавил он с насмешливым ударением на слове счастие.

– Кажется бы...
– начал Мензбир.

– Что-с?
– строго оборотился к нему Званинцев.

– Нет... я ничего... я, право, так, заметил только, - заговорил старик.

Лиди быстро встала с места и ушла в свою комнату.

Ей было досадно, ей было больно... она в волнении упала на постель... Расстаться с мыслию, что Званинцев ее любит, было для нее слишком тяжело.