– Разумеется, никого. Сам я ушел в десять.

Вне всякого сомнения, человек, которого Кин случайно увидел вчера из окна, был унтером Гронски.

– Я хотел бы просмотреть видеофайлы с места происшествия, - заявил Кин.

– Вы можете их получить из отдела контрразведки. Я распоряжусь, чтобы вас держали в курсе всех деталей дознания.
– Абурхад встал, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен, а в дальнейшем эту тему следует обсуждать не с ним.

– С вашего позволения, у меня к вам есть еще несколько вопросов по другим темам, - сказал Кин, не спеша подниматься с кресла.

Между тем командир гарнизона уже уселся за свой рабочий стол, придвинул поближе микрофон на кольчатой штанге и компьютерную панель.

– Если только это не срочно, давайте встретимся еще раз вечером и поговорим сколько угодно, - искоса взглянув на Кина, предложил он.
– У меня в одиннадцать сетевая летучка, не считая некоторых мелких дел.

– Ну что ж, не буду вам мешать. На какое время мне рассчитывать?

– Думаю, перед ужином. В шесть вас устроит?

– Очень хорошо.

Кин покинул кресло, обменялся с Абурхадом кивками и вышел в адъютантскую.

– Ронч, пойдемте, - сказал он.

Солнце успело вскарабкаться на вершину горы и начало ощутимо припекать. Упругий утренний ветер тащил по небу разрозненные клочки облаков. Над рудничным терриконом завис вихрелет, хищно растопыривший кронштейны с кассетными ракетами.

– Давайте зайдем ко мне, поговорим немножко.
– Кин стал подчеркнуто держаться с Рончем так, как если бы они были равными по званию, в надежде поощрить его разговорчивость.

– Охотно, - в тон ему ответил квадр-офицер.

Вихрелет сорвался с места, заложил крутой вираж и, резко снизившись над скальным массивом к северу от рудника, дал залп термитных ракет. Брызжущий длинными снопами искр огненный клубок прокатился по усыпанному валунами склону и скрылся за горным уступом. Подхваченные ветром кривые султаны дыма быстро истаяли в голубой вышине.

– Наверняка по адовым портянкам вжарили, - прокомментировал Ронч.
– Или, может, по тещиным языкам. Прочая мерзость камни не любит, шныряет по кустам.

Наблюдая за ракетной атакой, он не забывал то и дело озираться по сторонам, держа руку на расстегнутой кобуре.

Когда они поднимались по лестнице на второй этаж, Кин услышал, что в левом крыле довольно громко играет музыка - одна из его излюбленных мелодий: Стенжелл, третий струнный квартет, анданте. Совершенно некстати дохнуло дымком от поленьев в камине, долгим вечером в загородном доме с бокалом хорошего вина в ладони, блаженством покоя и одиночества, полудремой под теплый дождик, усердно клюющий оконное стекло, покуда из колонок проигрывателя струится тихая лучезарная скорбь несравненного композитора. Впрочем, ему стало приятно, что даже здесь, на богом проклятой Тангре, нашелся ценитель неоклассики прошлого века.

Войдя в комнату, Кин с удовольствием снял и швырнул на койку осточертевший бронекостюм.

– Да что вы стоите, присаживайтесь, - дружески обратился он к Рончу, плюхнувшись на стул.
– И снимайте доспехи, зачем париться понапрасну. Вот пастилки, угощайтесь.

– Благодарю, я до них не любитель.

Квадр-офицер ограничился тем, что расстегнул бронекостюм до пояса и присел к столу, выжидательно глядя на Кина. Тот сунул пастилку за щеку и, скатывая серебристый клочок обертки в шарик, начал разговор:

– Я заметил, что вас крайне удивило известие о смерти Гронски.

– Ну еще бы. Когда мы с ним вчера калякали в блокгаузе, ничем таким и не пахло. Даже совсем наоборот. Как хотите, но тут что-то нечисто, голову могу прозакладывать.

– Ставку не принимаю, проигрывать неохота, - хмуро сострил Кин.
– А нельзя ли подробнее, о чем шла речь?

– Если человек хочет начать жизнь по новой, а потом вдруг разносит себе из икстера башку, это странно пахнет, верно?

– Согласен.

Ронч слегка подался вперед и сощурился, глядя Кину в глаза.

– Так вот, вчера Гронски мне сказал, что будет рвать контракт и уматывать с этой хряпаной Тангры к дыбаной звездоматери, извиняюсь, конечно. Он так и выразился, его доподлинные слова.

Этот факт удивил Кина не напоказ, а всерьез.

– Откуда у него деньги на неустойку?
– сразу спросил он.

– Сам удивляюсь. Больше скажу, он битый час трепался про то, какой развесистый кутеж задует на Лебакских пляжах, когда наконец слиняет отсюда. Дескать, горе завьет веревочкой, а дым коромыслом. Как приеду, говорил, для начала закажу в номер ящик лучшего винища и сразу двух мулаток посисястее, у него глубокий бзик был на мулатках. В общем, глаза горят, слюнки текут...