Шаумян обратился к Аршаку:

– Ну, так как, друг?

– Я понял свою ошибку.

Рассветало. В посиневшие окна струился первый робкий свет. Подпольщики как будто не замечали этого. Заседание продолжалось, обсуждали возможности освобождения из тюрьмы арестованных товарищей. В списке подлежавших освобождению большевиков были и Бай-рам с Василием Орловым. По полученным сведениям, Орлову грозила виселица, а Байраму - тюремное заключение, может даже каторга.

– Дать взятку тюремщикам!

– Послать требование об освобождении от имени партии!

– Совершить вооруженный налет!

– Сделать подкоп под тюрьму!

Услышав последнее предложение, Азизбеков вспомнил гоголевского Манилова.

– Типичная маниловщина, - сказал он.
– Беспочвенные и несбыточные фантазии.

Шаумян разобрал каждое предложение в отдельности:

– Взятки мы дать не можем, во-первых, потому, что аппетиты у чиновников слишком большие, во-вторых, этим мы как бы косвенно признаем виновность наших товарищей. Жандармам сейчас только этого и надо. Относительно подкопа Азизбеков прав. Не реально. Ничего не даст требование от имени партии. Оно, наоборот, еще больше озлобит наших врагов. Стало быть, остается последнее - вооруженный налет. Наиболее трудный, опасный, но вместе с тем наиболее верный путь. Кому мы можем поручить осуществление этой операции?

Шаумян замолк. Взглядом утомленных и чуть прищуренных глаз он обводил лица товарищей.

– Мне!
– воскликнул почти все время молчавший Григорий Смирнов.

– Григорий Савельевич, дело-то очень опасное...
– сказал Шаумян.
– Ты сам недавно выбрался из тюрьмы.

Голос у Григория Савельевича дрогнул от обиды.

– Если дело опасное, то почему должен идти не я, а кто-то другой?
– Он решительно повернулся к Азизбекову: - Где возьмем оружие?

Шаумян снова чуть приподнял ладонь.

– Не торопись, Григорий Савельич. Надо все обдумать. Потери нашей партии и без того велики... Мы не можем действовать сгоряча...

Комитетчики услышали еще один голос: - Пошлите меня!

В дверях показался Аслан. Торопливо подходя, он добавил, поправляя в волнении папаху:

– Почему бы мне не пойти? Сотни таких, как я, не стоят одного из тех, кто заключен в тюрьму. Степан Георгиевич! Товарищ Азизбеков! Клянусь, если не выручу товарищей из тюрьмы, то я недостоин своей папахи!
– Он бросился к Джапаридзе, как бы ища у_ него поддержки: - Пусть соглашаются, товарищ Джапаридзе!

– Давайте поручим Смирнову и Аслану, - предложил Шаумян.
– У Аслана молодость, у Смирнова - опыт...
– Он спросил: - Нет возражений?

– Нету! Нету!
– словно боясь возражений, первым воскликнул Аслан. И, с важным видом, давая понять, что раз охрана заседания комитета поручена ему, то все обязаны подчиняться, заявил твердо: - Пора расходиться, товарищи!

И члены комитета подчинились. Пока они прощались с послушником, Аслан выскочил наружу и, сейчас же вернувшись, сказал:

– Можно выходить.

Все молча вышли из мечети и поодиночке разошлись по окрестным улицам и переулкам. Вскоре донесся высокий и звучный голос муэдзина - это с высоты минарета послушник призывал "правоверных" мусульман к молитве. Под заунывные звуки его пения подпольщики торопливо удалялись от мечети. Послушник недоумевал: "Почему они ушли, не совершив утреннего намаза?"

Глава двадцатая

Аслан был только что принят в дружину "Алое знамя". Он любил Азизбекова и его соратников, как беззаветных борцов, всегда готовых заступиться за правду и справедливость. Для него было ясно одно: и. Азизбеков, и Шаумян, и Джапаридзе, как образованные люди, могли бы достичь высокого положения в обществе, если бы захотели, но корысть и стяжательство были чужды их натуре и взглядам. Они напоминали молодому парню сказочных народных героев, о которых рассказывала ему когда-то старая бабушка. Азизбеков и его друзья так же бескорыстно служили высокой и священной цели, как и те бесстрашные витязи, которые во имя справедливости вступали в единоборство с двуглавыми драконами и бились с ними до тех пор, пока не вырывали из их кровавых когтей невинную жертву.

Аслан был очень молод. Семнадцатилетний юноша, он все еще не отличал мир действительный от мира чудес, который рисовался его воображению под влиянием услышанных в детстве легенд.

Император всероссийский Николай Второй представлялся ему сначала чем-то вроде страшного дива -свирепого чудовища такой силы и таких огромных размеров, что ни один богатырь на свете не одолел бы его в единоборстве. Чтобы повергнуть чудовище в прах и навсегда избавить людей от его злой воли, сотни и тысячи самоотверженных смельчаков должны были соединиться и действовать сообща. Чтобы лишить царя его силы и могущества, надо было, как полагал Аслан, смело, по-орлиному налетать на его охрану и слуг, выхватывать, выклевывать их поодиночке, начиная от городовых на улице и урядников, до приставов, губернаторов и министров. Надо было снести до основания и сровнять с землей все темницы, выпустить на волю всех до единого невинных узников, вооружить их, посадить на коней, стройными полками повести в Петербург и, соединившись здесь с войсками Ленина, ринуться всем вместе на штурм царского дворца.

Азизбеков положил немало труда и усилий, пока не обуздал пылкое воображение юноши. И когда, наконец, мир грез и фантастики потускнел в глазах Аслана, он понял, почему люди, которые во много раз превосходят его знаниями, умом и опытом, считают свержение самодержавия делом огромной трудности, требующим неисчислимых жертв. Людей, посвятивших себя этой цели и вступивших на путь борьбы за счастье народа, ждали тюрьмы и тяжелые цепи, далекие сибирские рудники, мрачные подземелья и виселицы.

Но Аслан видел, что с каждым днем растет число рабочих, бесстрашно вступивших на революционный путь и готовых идти на любые жертвы ради общего дела. Он видел и тех, кто вел за собой рабочие массы, кто знает, куда и как идти. Азизбеков, с которым он чаше других виделся, и его друзья стали для молодого парня олицетворением всего лучшего, что могло быть в людях. Они были веселы, смелы, энергичны. Они не устранялись от решения самых сложных и опасных задач, не говорили "нет", когда им поручали осуществить эти решения. Аслан от всего сердца полюбил этих людей и со свойственной его возрасту восторженностью преклонялся перед ними. Азизбекову не трудно было разгадать все сокровенные мысли молодого рабочего, и он, не колеблясь, доверил ему оружие, зачислил его в дружину "Алое знамя".