Вторая попытка миновать электронную Сциллу и Харибду оказалась более успешной, но перспектива и далее подвергаться произволу охранников меня уже не прельщала, и я сделал попытку избежать ее.

– Послушайте, мужики, – обратился я к черным мундирам. – Может, мне и не стоит проходить внутрь, а? Я смотрю, у вас тут такая секретность… Да и канцелярия, по вашим словам, здесь отсутствует… Давайте я оставлю пакет вам, а вы передадите его тому, кому он предназначен, лады? Мне ведь главное – чтоб кто-нибудь расписался в получении…

– Ух ты, какой резвый нашелся, – покачал головой пожилой. – К твоему сведению, мы не имеем права подписывать ничего, кроме ведомости на получение зарплаты. Да и платят за доставку корреспонденции не нам, а тебе, так ведь? Так что ты уж сам доставляй свой пакет…

– Канцелярии у нас действительно нет, – вмешался Крис. – Но вообще-то в таких случаях мы отправляем всех в приемную…

Он не торопясь вписывал данные с моего удостоверения в пухлую конторскую книгу, которая была зачем-то прикреплена к стойке толстой железной цепочкой.

Тут над нами что-то захрустело и разразилось таким мучительным стоном, что я невольно вздрогнул и вскинул голову.

Но это были всего лишь часы с маятником, висевшие над входной дверью. Судя по их внешнему виду, им было лет двести, не меньше.

Часы тужились отбить двенадцать, и, как ни странно, после долгих судорожных позывов это у них получилось. Удары были глухими и неприятными, как будто их наносили резиновой дубинкой по лбу.

– Ну вот и все, – проговорил под жуткий аккомпанемент часов Крис, протягивая мне удостоверение. – Можете следовать…

Однако я не сдвинулся с места. Часы все отбивали удар за ударом, и я стоял, пялясь на них как зачарованный.

– Эй, парень, очнись, – тронул меня за руку пожилой. – Ты чего? Сказано же – проходи!..

– Часы, – сказал я. – С ними что-то не так…

С часами действительно творилась какая-то фигня. Отбив двенадцать ударов, каждый из которых странным образом совпадал со стуком моего сердца, они на этом не успокоились и продолжали бить: тринадцать… четырнадцать… пятнадцать…

– О, черт! – впервые подал голос тот охранник, .который возился с агонизировавшим прибором. – Опять их заело!..

Он схватил хрипящий прибор и, поднеся его ко рту, раздраженно крикнул:

– Петрович, на вахте часы опять взбесились! Срочно пришли сюда часовщика!..

В ответ ему из прибора нечленораздельно пробулькал чей-то грубый голос, обладатель которого, судя по интенсивности помех, находился по меньшей мере где-нибудь в районе созвездия Вега.

Лишь теперь до меня дошло, что таинственный прибор – всего лишь стандартная полицейская рация типа «уоки-токи», раздолбанная вдрызг многолетней эксплуатацией, и это открытие послужило для меня тем кусочком ваты, пропитанной нашатырем, которую подносят к носу несчастного, готового вот-вот скопытиться в обморок.

И тогда я вырвался из цепких и вкрадчивых лап своей собственной фантазии, которая пыталась заморочить мне голову, напуская таинственный туман в самую обыденную действительность.

И я взял удостоверение, и распихал по карманам свое железное барахло, и сунул в сумку конверт с «вымышленным» адресом, и двинулся в темные недра вестибюля, к видневшимся в его глубине дверям, где наверняка должен был иметься коридор, а в коридоре том – вожделенная приемная с плешивым клерком в бухгалтерских нарукавниках, восседающим за обшарпанной конторской стойкой…

– Эй, парень! – окликнули меня в спину с вахты. – Тебе ж не туда!..

Я остановился так резко, будто мне выстрелили в спину.

– А куда? – осведомился я, оборачиваясь.

Между тем проклятые часы все били, и по количеству их ударов выходило, что в сутках уже не двадцать четыре, а все тридцать шесть часов.

– Приемная находится на последнем этаже, – пробурчал пожилой. – Ты это… дуй туда на лифте!

Нет, здесь, видно, никакое не учреждение, а самый обыкновенный дурдом! И больных здесь лечат исключительно трудотерапией. Одевают их в форму охранников и ставят на вахту, чтобы они измывались над посетителями по полной программе, вырабатываемой их шизофренической фантазией.

– Вы что – серьезно? – не выдержал я.

– А по-твоему, мы шутим? – сдвинул брови пользователь рации. – Вот если бы за каждую шутку нам давали премию, то мы еще могли бы шутить. Мы бы вообще тогда сплошные анекдоты травили всем входящим и выходящим… Но нам, извини, за юмор ни… гхм… ни гроша не платят, так что двигай на последний этаж, да побыстрее, а то у нас через полчаса обеденный перерыв начнется…

Я ничего не ответил на эти сомнительные доводы. Я просто повернулся и двинулся к дюралюминиевым дверцам в центре зала, но меня опять одернули.