Теперь вопрос снабжения был разрешен, и Брэдли занялся быстрой перегруппировкой своих частей, перед тем как начать решительные операции. Последние приготовления к ним еще не кончились, и склады еще пополнялись горючим и боеприпасами, когда немцы начали свое контрнаступление в Арденнах.

Антверпен сыграл важную роль в выборе Гитлером времени для этого контрнаступления. С одной стороны, Арнгем и задержка у Антверпена дали ему время подготовиться; с другой стороны, расчистка подступов к Антверпену, обеспечившая Брэдли возможность продолжать свои атаки в течение всей зимы, подсказала Гитлеру, что медлить нельзя.

В начале декабря 1944 года положение на фронтах было следующее.

Гитлер поразительно быстро оправился после сентябрьских потрясений. Потеряв, казалось бы, всю свою армию на Западе, он сумел стабилизировать фронт от Ла-Манша до Альп, и у него была с иголочки новая армия, почти готовая для боевых действий. Потенциально это была лучшая из армий, какими он командовал за всю кампанию, — в совершенстве оснащенная, с отличным командным составом и впитавшая в себя цвет нацистской молодежи. Не хватало ей одного — еще немного учебной подготовки.

Самолеты-снаряды не оправдали ожиданий Гитлера, но и контрмеры союзников не дали результатов. Постройка нового, усовершенствованного подводного флота близилась к завершению; к весне он мог быть готов. Вступили, наконец, в серийное производства реактивные самолеты, развивающие скорость до пятисот миль в час; их было уже выпущено так много, что Люфтваффе начала изучать тактику их применения, и хотя они еще не могли состязаться с "летающими крепостями", Гитлер твердо рассчитывал через шесть месяцев померяться силами с авиацией союзников. Пока же зимняя погода сильно снижала преимущество союзников в воздухе.

А затем — была надежда на новое секретное оружие, которое "мозговой трест" Гитлера все еще обещал ему.

Теперь можно с уверенностью сказать, что план Гитлера после потери им Франции предусматривал лихорадочные темпы научной работы, организацию производства и обучения в течение всей зимы 1944/45 года, под прикрытием установившегося фронта, и весеннее наступление по всему фронту для разгрома союзников на западе. На суше он предполагал проводить его силами тех молодых людей, которых он уже начал сгонять в Шестую танковую армию СС, в воздухе — с помощью новых эскадрилий реактивных истребителей, а весь район боев на континенте он думал блокировать более энергичными и эффективными действиями подводных лодок. И в любую минуту его ученые могли дать ему в руки решающий козырь.

В декабре все составные элементы этого плана были нам известны, ведь у нас не было недостатка в пленных генералах. Мы следили за тем, как Шестая танковая армия СС стягивалась и приступала к обучению на равнинах Гамбурга, — видели ее на аэрофотоснимках и опрашивали попавших в плен родственников ее солдат и офицеров. Мы понимали, что допустить стабилизацию фронта значит сыграть на руку Гитлеру. На этом и основывалось решение Брэдли продолжать войну зимой, и это решение помешало Гитлеру осуществить его последний план.

В начале осени, когда в Америке еще полагали, что война вот-вот будет закончена, мы в штабе Брэдли видели, что наш успех висит на волоске. Широкая публика, разумеется, ничего не знала о честолюбивых планах Гитлера. Не знала она и того, что из-за недостатка снабжения стремительность была нами потеряна, и того, что в ноябре и начале декабря, во время атак против Западного вала, наши людские потери были огромны, а моральное состояние резко ухудшилось.

Так, две превосходные дивизии были буквально разгромлены одна за другой в ряде атак в лесу южнее Аахена. Одну за другой их пришлось снять с фронта, поредевшими и деморализованными. "Сделки у Западного вала" (обмен полноценных молодых американцев на немецких инвалидов) уже начали приносить дивиденды немцам.

Людям, не побывавшим хотя бы близко от фронта, трудно понять, как действует долгое пребывание в боях даже на самых организованных, самых закаленных и опытных бойцов. Я помню, что делалось после боев в Хуртгенском лесу с молодыми командирами батальонов — кадровыми офицерами, не достигшими и тридцати лет и побывавшими на Средиземноморском фронте.

Командиры батальонов не дерутся на передовой; обычно они командуют своими ротами по телефону, с командных пунктов, укрытых в блиндажах. Если это хорошие командиры, солдаты ценят их, раскладывают костры, чтобы согреть их, заботятся о том, чтобы у них было сухое место для спанья и вдоволь горячей еды и кофе. Кофе у них крепкий и еда вкусная, потому что сержанты добывают им продовольствие, и лучшие повара готовят на них. Правда, в период боев командир батальона работает двадцать четыре часа в сутки без выходных дней, но у него есть штаб — помощники, готовое сменить его у телефона или у карты, когда ему вздумается поспать. Таким образом, он не испытывает физических лишений рядового солдата — не ест холодной пищи, не спит в холодной грязи, — а только психическое напряжение. И все же, возвращаясь из Хуртгенского леса, молодые командиры батальонов — те, чьих командных пунктов не разрушил заградительный огонь, — были самыми настоящими кандидатами в сумасшедший дом.

Из штаба 12-й армейской группы мы иногда ездили на передний край на розыски знакомых, товарищей по академии. Мы привозили их к себе, устраивали им теплую ванну и накачивали их спиртным. Мы выпытывали у них, как они себя чувствуют на передовой. Один из них сказал:

— Да сначала ничего, а потом солдаты устают так, что если у них на дороге лежит убитый солдат из их же части, им уже лень ногу поднять, так и шагают по его лицу, — не все ли, мол, равно!

Четыре ночи подряд этому командиру батальона пришлось посылать в дозор молодых лейтенантов, только что из Америки, зная, что они будут убиты. Они и были убиты.