Шрифт:
В дверях стоял военный со знаками различия полкового комиссара на красных петлицах. Перед военным стоял человек в штатском. Борис не видел его лица. Этот штатский говорил громким голосом.
– Мне необходима отсрочка, - говорил он, и полковой комиссар хмурился и отворачивался.
– Мои творческие планы... Я могу представить удостоверения... В конце концов, вы же должны понять! Я готовлю книгу стихов...
– Хорошо, - отвечал комиссар.
– Я уже сказал вам. Хорошо. Я вычеркну вас. Я уже сказал.
Штатский боком пролез в дверь.
– Вычеркните этого, - тихо сказал комиссар писарю.
Писарь посмотрел на штатского с таким выражением, будто перед ним стоял не человек, а интересная вещь.
Штатский повернулся, и Борис узнал его. Это был поэт, гость Маши, знаток бокса. Борис испугался, что толстый молодой человек поздоровается с ним и комиссар увидит, что они знакомы. Но поэт не смотрел на Бориса.
– Еще один?
– сказал комиссар, мельком взглянув на Бориса. У комиссара было усталое, морщинистое лицо и совсем седые волосы.
– Ну, пойдем.
Борис вошел. Комиссар закрыл дверь, прошел за свой стол и сел, подперев голову левой рукой.
– Фамилия?
– Горбов.
Комиссар отыскал какую-то бумагу в папке.
– Горбов, Борис Андреевич?
– Да.
– Служил в пограничных войсках?
– Да.
– Срочную службу?
– Да.
– Где служил?
– На Севере, товарищ полковой комиссар.
– Так. Хорошо? Хорошо служил, спрашиваю?
Горбов ничего не ответил.
– Командир запаса?
– Да.
Комиссар вдруг улыбнулся. Все морщины на его лице сразу разгладились. Только вокруг глаз остались мелкие веселые складки.
– Вот поэт этот... А?
Горбов молчал.
– Вам нужно ехать, Горбов, - комиссар все еще улыбался. Улыбка медленно сходила с его лица.
– Придется ехать быстро. Понятно?
– Да. Понятно.
– Три часа вам должно хватить, Горбов, на сборы и все такое. Придется снова стать военным. Документы на вас заготовлены. Через три часа вы поедете. Так?
– Слушаюсь.
– Можете идти. Всего хорошего.
Окраины города промелькнули перед окнами. Поезд шел по полю. На краю поля еще виднелись фабричные трубы и серое облако дыма и пыли над городом. Сбоку железнодорожного пути шло шоссе. Поезд обгоняли легковые автомобили. Грузовики ехали медленнее. Грузовики отставали от поезда.
На столбах стояли рекламные плакаты.
"А я ем повидло и джем", - прочел Борис.
"А я ем повидло и джем... А я ем повидло и джем..." Стишок назойливо и скучно звенел в голове Бориса. "А я ем повидло и джем..."
Стучали колеса вагонов, громко пыхтел паровоз. Длинная тень от дыма бежала рядом с поездом. Шоссе свернуло вправо и скрылось из виду. Поезд шел по полю.
Прощай, Маша! Прощай, Маша!
Все вдруг прервалось, все кончилось.
Борис так и не повидался с Машей. Уехал, не повидавшись с ней. Он позвонил ей по телефону. Телефон долго трещал. Потом недовольный голос домашней работницы сказал: "Кого надо?" - и Борис попросил Машу, и голос сказал: "Нету дома..." - и Борис повесил трубку.
Андрея Борис тоже не застал дома. Очевидно, Андрей был еще на заводе.
Перед самым поездом Борис заехал на стадион. Петр Петрович выслушал Бориса и долго молчал.
– Очевидно, так нужно, - сказал он. Борис испугался, таким старым показался ему Петр Петрович.
– Очевидно, так устроена жизнь, Борис, что часто нужно прощаться. Слишком часто нужно прощаться... Мне очень жаль. Вы знаете... Но так нужно. Я уверен в вас. Я уверен, что вы не сдрейфите в тяжелый момент. Вот и все. Может быть, вы еще вернетесь ко мне. Вот и все.
Старик крепко пожал Борису руку и пошел по аллее. Он шел, как всегда, сутуля спину, руки глубоко засунув в карманы.
– Прощайте, Петр Петрович!
Поезд несся по полю. Паровоз гудел, гремели колеса на стыках рельсов.
Серое облако над городом все еще виднелось на краю поля.
Ворона летела рядом с поездом. Она долго летела рядом с поездом. Еще две вороны поднялись с проводов и полетели за первой вороной. Небо было синее-синее. Только с краю, там, где был город, стояло серое облако, Потом облака не стало видно.