И что есть я.

Ну, а дальше было уже просто. И на Андрюху этого, на программах свихнутого, выйти, и Лёшке заразную дискетку подарить.

Осталось ждать, когда вирус оживёт.

5.

Прошло два дня, а вирус в Лёшкином компьютере, похоже, и не думал просыпаться. На уроках я сидел мрачный, нехорошие предчувствия поселились в моей голове. Уж не наколол ли меня домашний овощ Андрюша? Если так, то нехорошо ему будет. Мало того, что десять баксов свои вытрясу, но и фотографию ему как следует отшлифую. В воспитательных целях.

Я даже звякнул Мишке Грибневу, поинтересовался, что Андрюха за кадр, и не числится ли за ним каких-нибудь подставок? Оказалось, надёжный пацан, крутой хакер. Если взялся, так уж сделает будь здоров.

Ну ладно, решил я. Подожду ещё денька три, а там уже с овощем потолкую. Он поймёт, что со мной ссориться вредно для почек. Особенно когда у меня настроение поганое.

К тому же это самое настроение мне изрядно подпортила очередная пара по алгебре. Вообще-то плевал я на такие дела, но тут уж конец четверти на носу, и вполне может нарисоваться итоговый банан. А тогда заставят в каникулы таскаться в школу, как дурачка. Учиться, как завещал папа Карло. А не пойдёшь, они моментально вопилку врубят. И классная, и Светлана, и завуч Татьяна Акимовна к воспитательному процессу присоседится. Маманю будут вызывать, школой для тупых грозиться. Нет, кто как, а я этот цветочек уже нюхал. Легко ходить с весёлым видом, что тебе, дескать, всё пополам, но внутри-то очень даже пакостно.

В таком пакостном настроении я проходил ещё день.

А в четверг Лёшка не пришёл в школу.

Нет, сперва я ничего такого не подумал. Ну, грипп подцепил, бывает. Перед Новым Годом у нас вообще полкласса отрубилось, и нормально. Странно только, что когда, вернувшись домой, я набрал его номер, завыли в трубке длинные гудки. Интересное кино получается. Если он болеет, значит, дома сидит, значит, к телефону подползёт. А если в таком отрубе, что из постели ни на сантиметр, значит, мама его, Лия Семёновна, ответит.

Но никто не отвечал.

Я честно прождал до вечера, потом опять принялся мучить аппарат. И снова тянулось наглое нытьё гудков. Я выждал семь... ещё три... и ещё два... И когда уже собрался класть трубку на рычаг, послышался голос. Так и есть - Лия Сёменовна.

– Алло, а Лёшу можно?
– выпалил я в тёмные дырочки.

– Здравствуй, Максим, - узнала меня Лия Семёновна. Она всегда узнавала мой голос.
– К сожалению, Лёша сейчас подойти не может. У нас тут всякие неприятности. Завтра в школе увидитесь. До свидания.

И запрыгали в трубке короткие гудки отбоя.

Вот так, значит. Не болезнь, а "всякие неприятности". И Лёшка подойти почему-то не может. Или не пускают его?

Уж не заработал ли наконец Андрюхин вирус?

Но что бы ни натворил электронный гад, родители всё равно в школу погонят. Значит, не в этом дело.

Всю ночь я ворочался, то погружаясь в тягучую сонную одурь, то отчаянным рывком выпрыгивая из неё обратно, в душное слепое пространство комнаты, где то и дело облизывали потолок мутные, дрожащие блики. Было в их дрожании что-то нехорошее. Что-то липкое, гнилое - почти как в моих на кусочки разодранных снах.

Лёшка появился за минуту до звонка, когда я уже был на взводе. И думал, что фраза "сидеть как на иголках" - очень верная. Лет пять назад я как-то и вправду сел - маманя забыла подушечку с булавками на кресле, и надо же мне было именно туда плюхнуться. Но, честное слово, теперешнее ожидание казалось противнее.

Видок у Лёшки был, надо сказать, впечатляющий. Под левым глазом расплывался тёмно-лиловый, с жёлтым ободком фингал, возле уха пластырь, два пальца левой руки замотаны в марлевую повязку.

Народ прямо пасти разинул. Такого от тихого батана никто не ждал.

– Кто взлез на тебя, о Ёлка-палка?
– вякнул Алик Шувиленко, наш остряк-самоучка. Пришлось, перегнувшись через парту, залепить ему щелбан.

– Закрой поддувало, козёл, - ласково посоветовал я ему.
– А то распишу ещё красивше.

Лёшке, само собой, было неприятно это всеобщее возбуждение. Он тут же принялся доставать из чёрной своей сумки тетради, учебник по русскому, пенал. А когда вытащил всё нужное для школьного счастья хозяйство, хмуро уставился в тусклый пластик парты.

– Лёшь, что случилось-то?
– шепнул я ему.
– А то я уж тут прямо как рыжик маринованный. И мама твоя ничего не говорит.

– Да у нас, понимаешь...
– нехотя начал он.

Но его грубо прервали.

– Кажется, Ёлкин с Огрызкиным забыли, что сейчас урок?
– точно надоедливая муха, загудела русичка Нина Васильевна.
– Парламентские ваши дебаты можете после школы устраивать. А сейчас, милые вы мои хорошие, ещё один звук из вашего региона - и дневнички на стол!

И лишь когда проползли эти бесконечные сорок пять минут всяких там синтаксисов и пунктуаций, Лёшка смог рассказать, что с ним стряслось. Ясное дело, всяким разным страсть как захотелось подслушать, но я живо отправил их до ветра. Тоже козлы, нашли бесплатный цирк.