Многие пассажи на Ман-Зелидье прогорели. Небывалый факт. Это, конечно, очень показательно.

Французская радикальная интеллигенция, как всегда, во всем винит существующее правительство. Я слышал, как один левый журналист, презрительно поджав губы и резко жестикулируя, кричал в кафе:

–  Лаваль! Ха! Этот дурак надел белый галстук и думает, что этим он может смягчить мировой кризис...

Это чисто парижский стиль. Быть в оппозиции к данному правительству. Дальше этого французский радикализм не простирался.

Как будто бы тут дело в Лавале или в Бриане!

Не все ли равно, кто из буржуазных лидеров у власти.

А насчет более "радикального" анализа мирового кризиса - это у них слабо.

К Союзу интерес огромный.

Меня принимало у себя "Общество друзей новой России". Народу собралось множество. Известные писатели, инженеры, актеры - словом, лево-радикальная интеллигенция. Задавали вопросы. В большинстве случаев дружественные, но были и "ехидные". Я привык к этим вопросам... Всюду одно и то же. Вопросы приблизительно такие:

–  Это правда, что в Советском Союзе вознаграждение за труд не для всех одинаково?

–  Правда.

–  Как же это так, если у вас социализм?

Приходится разъяснять принцип борьбы с уравниловкой, обезличкой и т.д. Азбучные истины. Разъяснения принимают с удовлетворением.

–  Вам не кажется, мосье Катаев, что при социализме будет задавлена индивидуальность человека?

Едва успеваю открыть рот, как в разговор вмешивается один из писателей. Он с жаром обрушивается на спрашивающего:

–  Наоборот! Я думаю, что социализм даст небывалый расцвет каждой индивидуальности! Не правда ли, мосье Катаев?

–  Да, - говорю я, - при том условии, конечно, если развитие индивидуальности не будет направлено к порабощению индивидуальности других членов общества. Индивидуальность будет развиваться, так сказать, вверх, а не вширь, не затирая и не уничтожая другие, быть может более слабые, индивидуальности. Во всяком случае, это не будет анархический, грабительский рост одних за счет других. Будет коллективный рост индивидуумов.

–  А скажите, может ли рабочий в СССР иметь автомобиль?

–  А почему бы нет?

–  Каким образом?

–  Очень просто. Надо приобрести автомобильное обязательство и ждать очереди. Таким образом, возможность получить собственный автомобиль будет для любого рабочего связана с вопросом общего автомобильного строительства в Союзе.

Общее одобрение. Положительно, кое-кто из французской интеллигенции начинает разбираться в элементарных вопросах политграмоты.

–  Простите, мосье Катаев...

Это дама с лорнетом. Она фиксирует меня несколько ироническими взглядами.

–  Простите, мосье Катаев, скажите мне следующее: может ли в России любой писатель напечатать все, что он хочет, или у вас такой свободы нет?

Общество с любопытством смотрит на меня.

–  Да! - говорю я твердо. - У нас в Союзе каждый писатель может напечатать любую книгу. Но только при одном условии...

–  При каком?

–  Если он найдет... издателя...

Дамочка злорадно хихикает.

–  Как и в демократической Франции, мадам, - галантно добавляю я.

Дамочка замолкает.

Радикальные французы смеются.

Можно приложиться плечом к высокому парапету у Тюильри, как к каменному ложу винтовки, и прицелиться в Булонский лес.

Ствол винтовки - длиннейшая линейка Елисейских полей. На одном ее конце прицельная рама Триумфальной арки на площади Звезды, на другом - мушка обелиска на площади Согласия.

Дистанция прицела - несколько идеальнейших километров.

В Париже застал знаменитую колониальную выставку. По случаю упомянутой выставки Париж иллюминован.

Триумфальная арка и обелиск очень ярко и бело обвешаны прожекторами. На черном фоне парижской ночи эти оба архитектурные объекта горят и светятся, точно сделанные изо льда. Освещена прожекторами также и белая классическая колоннада известной церкви Мадлен.

В общем, здания, освещенные прожекторами, придают площади Согласия вид рентгеновского снимка ладони.

Безобразно вспыхивают и гаснут желтые кудрявые письмена Ситроена на невидимой в темноте колонна Эйфелевой башни.