Однажды, во время сильного снежного бурана в бар маленького городка вваливается промерзший человек. Он говорит, что он, его жена и ребенок попали в снежную бурю, и их машина застряла в сугробе. Ситуацию осложняет то, что машина осталась неподалеку от городка Джерусалемс Лот, пользующегося дурной славой...
Стивен КИНГ
НА ПОСОШОК
В четверть одиннадцатого, когда Херб Тукландер уже собрался закрывать свое заведение, в "Тукис бар", что находится в северной части Фолмаута, ввалился мужчина в дорогом пальто и с белым как мел лицом. Дело было десятого января, когда народ в большинстве своем только учится жить по правилам, нарушенным в Новый год, а за окном дул сильнейший северо-западный ветер. Шесть дюймов снега намело еще до наступления темноты, и снегопад только усиливался. Дважды Билли Ларриби проехал мимо нас на грейдере, расчищая дорогу, второй раз Туки вынес ему пива, из милосердия, как говаривала моя матушка, и, Господь знает, в свое время этого пива она выпила сколько надо. Билли сказал ему, что чистится только главное шоссе, а боковые улицы до утра закрыты для проезда. Радио в Портленде предсказывает, что толщина снежного покрова увеличится еще на фут, а скорость ветра усилится до сорока миль в час.
В баре мы с Туки сидели вдвоем, слушая завывания ветра да вглядываясь в языки пламени в камине.
– Давай на посошок, Бут, - говорит Туки.
– Пора закрываться.
Он налил мне, потом себе, тут открылась дверь, и вошел этот незнакомец, обсыпанный снегом, словно сахарной пудрой. Ветер тут же полез в бар снежным языком.
– Закрывайте дверь!
– орет на него Туки.
– Или вас воспитывали в сарае?
Никогда я не видел более перепуганного человека. Он напомнил мне лошадь, которая весь день ела крапиву. Он вытаращился на Туки, пробормотал: "Моя жена... моя дочь..." - и повалился на пол.
– Святой Иосиф, - говорит Туки.
– Закрой дверь, Бут, ладно?
Я подошел и закрыл дверь, борясь с ледяным ветром. Туки опустился на колено рядом с мужчиной, приподнял голову, похлопал по щекам. Тут я увидел, что выглядит парень паршиво. Лицо уже покраснело, на нем появились серые пятна. А тот, кто пережил в Мэне все зимы с тех самых пор, когда президентом был Вудро Вильсон (это я о себе), знает, что эти серые пятна - верный признак обморожения.
– Отключился,.
– прокомментировал Туки.
– Принеси-ка бренди.
Я взял с полки бутылку, вернулся. Туки расстегнул парню пальто. Тот чуть оклемался: глаза приоткрылись, он что-то забормотал, но очень уж тихо.
– Налей чуток.
– Чуток?
– переспрашиваю я.
– Бренди - чистый динамит, - отвечает он.
– А ему и так сегодня досталось.
Я плеснул бренди в стопку, посмотрел на Туки. Тот кивнул.
– Лей прямо в горло.
Я вылил. Реакция последовала незамедлительно. Мужчина задрожал всем телом, закашлялся. Лицо покраснело еще больше. Глаза широко раскрылись. Я обеспокоился, но Туки усадил его, как большого ребенка, стукнул по спине. Мужчина попытался выблевать бренди, Туки стукнул его снова.
– Нельзя. Продукт дорогой.
Мужчина все кашлял, но уже не так натужно. тут я смог к нему приглядеться. Судя по всему, из большого города, откуда-то к югу от Бостона. Перчатки дорогие, но тонкие, так что на руках наверняка серые пятна, и ему еще повезет, если он не потеряет палец-другой. Пальто дорогое, это точно, триста долларов, никак не меньше. И сапожки, едва доходящие до щиколоток. Я подумал, а не отморозил ли он мизинцы.
– Полегчало, - просипел он.
– Вот и хорошо, - кивнул Туки.
– Можете подойти к огню?
– Моя жена и дочь. Они там... Мы попали в буран.
– Да я уж понял, что они не сидят дома перед телевизором, - ответил Туки.
– Вы расскажете нам обо всем у камина. Помогай, Бут.
Мужчина со стоном поднялся, рот перекосило от боли. Вновь я подумал, а не отморозил ли он ноги. Оставалось только гадать, что чувствовал Господь, создавая идиотов из Нью-Йорка, которые пытаются пересекать южную часть Мэна наперекор северо-восточным буранам. Оставалось только надеяться, что его жена и маленькая дочь одеты теплее, чем он.
Мы довели его до камина и усадили в кресло-качалку, в которой всегда сидела миссис Туки, пока не преставилась в 1974 году. Именно стараниями миссис Туки этот бар получил известность. О нем писали в "Даун ист", "Санди телеграф" и даже в воскресном приложении "Бостон Глоуб". Действительно, "Тукис бар" скорее тянул на таверну, с паркетным полом, баром из клена, тяжелыми потолочными балками, большим каменным камином. После статьи в "Даун ист" миссис Туки хотела дать бару новое название, "Тукис инн" или "Тукис реет", действительно, они лучше соответствовали бы интерьеру, но я предпочитаю старое - "Тукис бар". Одно дело - потакать вкусам туристов, наводняющих летом наш штат, и другое - работать зимой, когда обслуживаешь только соседей. А частенько случалось, что зимние вечера мы, я и Туки, коротали вдвоем, пили виски с содовой или пиво. Моя Виктория умерла в 1973-м, и, кроме как к Туки, пойти мне было некуда: здесь голоса заглушали тиканье часов, отмеряющих мне жизнь, даже два голоса, мой и Туки. Но едва ли я приходил бы сюда, измени Туки название своего заведения на какое-нибудь "Тукис реет". Глупость, конечно, но тем не менее правда.
Мы усадили парня перед огнем, и он задрожал еще сильнее. Обхватил колени руками, зубы стучали, из носа потекло. Я думаю, он начал осознавать, что не выжил бы, проведи на улице еще пятнадцать минут. И убил бы его не снег, а пронизывающий ветер, выдувающий из тела все тепло.
– Где вы сбились с дороги?
– спросил его Туки.
– В-в-в ш-ш-шести м-м-милях к-к-к юг-гу от-т-тсюда.
Туки и я переглянулись, и внезапно меня прошиб озноб.
– Вы уверены?
– переспросил Туки.
– Вы прошли в снегопад шесть миль? Он кивнул.