Толпа в мертвом молчании рассматривала обожженную, израненную машину, точно из другого мира, мира борьбы, явившуюся в тихий и как будто смирившийся со своим пленом городок...

Немного погодя в первый ряд протолкался однорукий человек в помятом военном кепи без кокарды.

Он обошел кругом танка, осмотрел его внимательно и резко сказал:

– Да, этот дрался не на шутку.

Узнав в нем бывшего солдата, к нему стали прислушиваться. Высокий полный мужчина с розовыми щеками уныло сказал:

– Какая ужасная сила у фашистов, вот что они сделали с этим несчастным танком!

Однорукий сперва хотел промолчать, но не удержался и вдруг, повернувшись, взял за плечо человека единственной, но очень цепкой, рукой и подтолкнул его довольно невежливо к стволу пушки:

– А это вы видите?

Толпа стала тесниться поближе, чтоб слышать солдата, и все увидели белые полоски, сделанные краской на стволе. Две толстые и четыре тонкие.

– Ну, я вижу. Полоски, - сказал розовощекий человек, не без усилия, осторожно стараясь снять солдатскую руку со своего плеча, - а что они означают, эти полоски?

– Мсье, наверное, не бывал в солдатах? А?
– с ядовитой вежливостью сказал бывший солдат.
– А то бы он знал, что во всех армиях мира такие полоски могут обозначать только одно: количество уничтоженных танков или пушек врага. Вот, вы видите? Четыре и две... Говорю вам, уж этот дрался не на шутку!

– И вот все-таки он в плену, - подавленно отозвался чей-то голос.

Рабочий в рубчатой вельветовой куртке, с которой время стерло уже добрую половину ее рубчиков, сказал, обращаясь к своему товарищу, но так громко, что слышали все:

– Парень, видно, совсем осел! Железный лом достался фашистам - и больше ничего. Всякому дураку видно, что петли выжигали где-нибудь в тылу на заводе электрорезкой, чтобы вскрыть люк... Экипаж не вышел и не сдался. Однорукий верно сказал: эти дрались насмерть.

Толпа все прибывала, и несколько мальчишек даже полезли на броню, чтоб все рассмотреть поближе. На них ожесточенно зашикали со всех сторон, точно они топтали ногами памятник или шалили в церкви.

– Боже мой! Что же там... внутри?
– замирая от благоговейного страха, спросила женщина, уже почти готовая расплакаться от всего, что она слышала.

– Ну, теперь-то там ничего нет, - сказал мужской голос из толпы, - а кто там был, я могу тебе сказать. Герои там были, вот кто!

Солдат вдруг оглянулся и сказал:

– А не найдется ли у кого-нибудь фонарик?

В городе было затемнение, и карманный фонарик сейчас же нашелся. Поддерживаемый многими руками, бывший солдат решительно забрался на борт танка и скрылся в зияющем люке с оторванной крышкой.

На площади уже темнело, и сквозь пробоину в борту стоящим вокруг людям был виден луч фонарика, бродивший внутри танка.

– Ну, что там?
– спрашивали самые нетерпеливые, заглядывая сверху в люк.

– Ничего. Все разбито...
– послышался глухой ответ изнутри.

Немного погодя солдат крикнул:

– Тут есть какие-то буквы. По-русски никто не сумеет разобрать?

Сидевший на броне человек в вельветовой куртке повторил, обращаясь к толпе, его слова, и все стали оглядываться, ища, нет ли кого-нибудь, кто сумел бы разобрать русские слова.

Пожилой человек в высоком воротничке и черном галстуке, преподаватель мужского лицея, подошел и в нерешительности остановился, поглядывая вверх:

– Я бы мог, но... как мне туда забраться?

Ему протянули сверху руки, и он сделал попытку подняться, но тотчас, покраснев от усилия, неловко спрыгнул обратно.

– Скажите, а там много написано?

– Всего несколько слов, - высовываясь из люка, ответил однорукий.

Преподаватель протянул записную книжку с тонким карандашиком.

– Может быть, вы сами сумеете списать?

Человек, сидевший около люка, на броне, передал книжку однорукому.

Толпа молча ждала. В сумерках на площади сквозь пробоину светил упершийся теперь неподвижно в одно место фонарик.

Наконец однорукий снова высунулся и отдал рабочему книжку, объявив, что больше разобрать ничего невозможно: дальше все обгорело.

– Можно что-нибудь понять?
– слезая на землю, спросил он у преподавателя лицея.
– Это там написано прямо на стенке химическим карандашом. Я все точно срисовал.

Преподаватель лицея надел пенсне, приблизил книжку к самым глазам, потом огляделся кругом, нервно откашлялся и сказал:

– Тут написано следующее: "...русские танкисты умирают..." - и дальше уже нельзя разобрать ничего, кроме слова "Александр". Это - имя, но также, может быть, незаконченная фамилия.