– Великая подлость!
– сказал Милослав, и человек в форме, покосившись на него, сочувственно кивнул.

Когда поезд медленно двинулся вдоль платформы, мать крепко сжала губы и отвернулась.

Вытащенные из вагона чемоданы сиротливо стояли рядышком на опустевшей платформе.

– Обратный поезд будет через четыре часа двадцать минут, - сказал старший человек в форме.
– Вы можете отдохнуть у меня в доме. Вот он, рядом со станцией. Моя жена будет очень счастлива.

– Мой дом тоже рядом, - сказал Милослав, - и мыс пани старые знакомые.

– Нет, мне бы лучше сейчас одной побыть, - тихо проговорила мать.
– Я тут посижу... Что это за параграф 96, кажется, так вы сказали?

Старший пожал плечами с корректным презрением пограничного работника, привыкшего не вмешиваться в чужие дела:

– У них теперь введен параграф 96, это параграф о "нежелательных иностранцах".

– Понимаю. Да. И мои сыновья теперь "нежелательные иностранцы"... Я теперь понимаю.

Она встала, спустилась по ступенькам и пошла по дорожке в сторону от станции.

Тревожный весенний ветерок шевелил волосы на лбу, земля под ногами еще не просохла, и на матовых стебельках и листьях травы застыли капельки чистой росы. Осыпавшийся цвет, белый и розовый, лежал на земле под белыми стволами фруктовых деревьев.

Она шла быстро, стараясь подальше отойти от людей. Наконец, когда ей показалось, что она совсем одна в поле, она сказала вслух:

– Гадко!.. Как это гадко!
– и заплакала от обиды. Не за себя, а за тех троих солдат-воинов, которые остались для нее навсегда ее мальчиками в кожаных шлемах и стальных касках. Ей казалось, что их оскорбляли эти подлые, казенные слова о "нежелательных иностранцах"...

– Пани...
– услышала она позади извиняющийся, полный огорчения голос Милослава.

– Гадко мне!
– с тоской сказала мать.

– О, как гадко!
– с отвращением подтвердил Милослав и, мягко взяв ее под руку, повел, незаметно стараясь заставить идти помедленней.

Они потихоньку прошли по тропинке через все поле и начали подниматься на зеленый, поросший травой холм.

– Вот тут можно немного посидеть, если вы устали, - сказал Милослав, и через открытую калитку они вошли на кладбище.

Негустая тень от деревьев, покрытых мелкой весенней листвой, колеблющимися пятнами лежала на крестах и каменных урнах с наброшенными на них траурными покрывалами. Монотонно позвякивал колокол костела, невидимого за деревьями.

Около старой железной ограды они сели на скамеечку под деревом, в ветвях которого шумно щебетали и перелетали с места на место птицы.

Несколько фигур в черном, большею частью женских, неторопливо поодиночке расходились по заросшим травой дорожкам, каждая направляясь к своему уголку.

Немного в стороне, на поляне, сквозь листву просвечивал каменный обелиск, стоявший отдельно. Две женщины, проходя мимо, остановились около него, рассыпали у подножья пучки полевых цветов, постояли минуту, опустив голову, и пошли дальше.

Женщина, рассаживавшая кустики анютиных глазок в маленькой ограде, закончив свою работу, поднялась на ноги. В ее испачканных землей руках было три кустика фиолетовых бархатистых цветов. Осторожно прижимая их к груди, чтоб не осыпалась с корней земля, она пошла на поляну и там, став опять на колени, любовно и тщательно вкопала их в землю.

– Куда это все несут цветы, Милослав?
– довольно безучастно спросила немного погодя мать.

Милослав следил глазами за двумя стариками, вероятно мужем и женой. Поддерживая друг друга, они медленно прошли за деревьями, бережно неся по нескольку белых нарциссов на тонких стебельках.

– Что ж! Пойдемте!
– сказал Милослав и взял мать под руку.

Около ворот, где остановилась большая машина вроде автобуса, послышалось множество оживленных, очень молодых голосов. Переговариваясь вполголоса, несколько десятков молодых людей обогнали Милослава и Марию Федоровну.

Когда они вышли на поляну, молодежь уже стояла молча, окружив каменный обелиск с пятиконечной звездой на верхушке. Юноши были без шапок. Две девушки в светлых платьях заботливо раскладывали букеты цветов. Постояв в молчании, юноши и девушки двинулись к выходу, потом на полдороге негромко заговорили и, выйдя из ограды кладбища, шумно стали рассаживаться в машине.

Мать подошла к обелиску. Три имени были выбиты на камне:

Гвардии лейтенант Шаповалов В.

Гвардии рядовой Габриэлян С.