Верхние нары затрещали, чье-то тяжелое тело метнулось в сторону и гулко ударилось головой о стену.

– Что такое?
– с трудом выговорил Плетнев, но сверху никто не ответил. Только сквозь стук колес слышно было тяжелое дыхание.
– Кто там кричал?

– Это я, - наконец отозвался голос с верхних нар,- минер Точилин. Это мне приснилось.

– Что ж тебе приснилось?
– спросил какой-то молодой моряк, и другой, такой же молодой, ответил:

– Не иначе как жена.

Весь вагон дружно захохотал, но внезапно красное пятно поплыло в глазах, и хохот стал звучать все глуше и глуше. Потом наступила полная тишина, и, раскинув руки, Плетнев упал навзничь.

Большая серая река медленно катила свои воды на север, а на севере были враги, и беспомощный корабль прямо к ним несло течением. Он был командующим флотилией, но остановить этот корабль не мог - у него не было голоса.

И искры летели гудящей струей, и уже загорались надстройки, и вот-вот должен был рвануть весь порох, но команда об этом не подозревала и ела блины из его муки.

Огонь подходил все ближе и ближе. Нечем было дышать, а он не мог сдвинуться с места. Он лежал на дощатой палубе, и доски под ним стучали частым стуком колес по стыкам рельсов.

Кто-то поддерживал его голову и вливал ему в рот непонятное, страшное, горячее пойло,

– Пей!
– советовал минер Точилин.
– Это чистый спирт пополам с чаем. От простуды.

С Федором Точилиным он когда-то учился в Электроминной школе. Они были погодками - одного призыва, а теперь его назначили командовать флотилией, а Точилина прислали к нему простым старшиной-минером.

Странно получилось.

– Ну пей же!
– настаивал Точилин.

Но пить чертову смесь никак не хотелось. К тому же дышать стало легче и все тело покрылось обильной испариной.

– Не надо, Федя, - сказал Плетнев.
– Уже прошло.

– Все равно выпей. Это же лекарство.

– Нет.
– И Плетнев, откинув шинель, приподнялся на локте. Прямоугольники окон уже были серыми, и вся команда эшелона спала. Неужели он так долго пролежал без сознания?
– Который теперь час?

– Пей, тебе говорят!
– рассердился Точилин.
– Часов у нас нет.

– Не буду пить, - решительно сказал Плетнев и спустил ноги с нар.
– Не буду. Отстань от меня.
– Попытался спрыгнуть вниз, но в последнюю секунду понял, что не устоит на ногах, и схватился за крюк, торчавший в стене. И уже совсем неуверенным голосом пробормотал:- Станция какая-нибудь... Скоро ли станция будет? Надо вагоны водой полить, чтобы не загорелись... Обязательно надо...

– Обязательно?
– Точилин сам отпил глоток своего лекарства, вытер рот рукавом и улыбнулся: - Дурья голова, ты посмотри, что делается!

Действительно, поливать вагоны не стоило. По железной крыше барабанили крупные капли дождя, и водяная пыль летела в открытое окно. Теперь все обстояло превосходно. Можно было не беспокоиться.

– Ну, тогда иди спать.

Но внезапно весь вагон рвануло назад, крюк выскользнул из руки, пол, перевернувшись, стремительно полетел навстречу, и прямо по лбу пришелся оглушительный удар.

Очнулся Плетнев не сразу. В густом дыму метались люди, и печь, оторванная от трубы, лежала на боку.
– Сволочи!
– неожиданно высоким голосом кричал толстяк Машицкий.
– Сволочи!

– Тихо!
– во весь голос крикнул Плетнев и, шатаясь, встал на ноги. Нужно было подать какую-нибудь знакомую команду, и вдруг вспомнил!
– Стоять по местам!

И хотя никакого боевого расписания и никаких собственных мест у моряков эшелона не существовало, в вагоне сразу наступила тишина,

– Открыть обе двери!

Одну из дверей заело, но другая, скрежеща железным роликом, медленно покатилась в сторону.

– Печь!
– скомандовал Плетнев.
– За борт ее!

Печь с громом прокатилась по вагону, на мгновение задержалась у порога и тяжело спрыгнула вниз. Теперь следовало подумать о дальнейшем.

– Разобрать оружие! Точилин, расставь охрану по обе стороны состава!

– Есть такое дело!
– откликнулся Точилин.- А ну живее!

Снова нахлынула волна слабости, но Плетнев ее поборол :

– Два человека за мной!

Конечно, он не смог бы самостоятельно спуститься на насыпь, но с обеих сторон его подхватили под локти и вовремя поддержали.

Дождь висел в воздухе сплошной пеленой, и от земли поднимался белый туман. Поезд стоял на закруглении, и вагоны сплошной кирпично-красной дугой уходили во мглу.

– Отпустите меня, - сказал Плетнев.
– Что я вам, арестованный, что ли?

Ноги вязли в мокром песке, дождь хлестал по лицу, и состав казался бесконечным. Когда один из моряков снова взял Плетнева под руку, он не протестовал.