– Витенька, что с тобой?
– Зоя смотрела участливо и тревожно.
– Она тебе... звонила?

Панаев обхватил плечи руками, навалился на столик. Вероятно, вид у него действительно был необычный, если Зоя заговорила о том, о чем они никогда не говорили. Панаеву было легко с Зоей, но о будущем он предпочитал не думать. И слишком много всего - непростого, противоречивого, неповторимого - оставалось в прошлом.

– Монроз, - почти прошептал он.
– Я ведь действительно увидел этот столик сквозь стену. Брошу-ка я нашу контору и подамся в цирк. Интересно, какие у них там ставки?

Зоины глаза расширились. Она огляделась по сторонам и придвинулась к нему.

– Рассказывай.

И он рассказал. Только про кафе, не упоминая ни обморок, ни странное раздвоение при разговоре с Валечкой, ни людей в белых халатах, обступивших в его видении потенциального Валечкиного жениха.

Когда он замолчал, лицо Зои выражало восторг.

– Это же здорово, Витюша! Ты же прогремишь на весь город. Тебя, вероятно, что-то растормозило. Кашпировский?

Панаев отрицательно покачал головой. Телевизор он смотреть не любил, и Зоя это знала.

– Ах, да, у тебя же телевизорофобия. Так!
– Зоя энергично выдернула из расписного деревянного стаканчика несколько салфеток.
– Ручка есть?

Панаев оглядел свой свитер, похлопал по карманам джинсов, развел руками и попытался скаламбурить:

– Я же все больше пальцами, а не ручками.

– Сейчас!

Зоя выскользнула из-за столика, простучала каблуками по паркету, скрылась в коридоре, ведущем на кухню, и вернулась с огрызком карандаша.

– Так, эксперимент. Я пишу цифры, а ты угадываешь.

Экспериментировать ему не хотелось. Ему хотелось просто посидеть, закрыв глаза, а еще лучше - выпить рюмку коньяка или таблетку цитрамона, а еще лучше - залезть в ванну с горячей до невозможности водой, а потом лечь и постараться уснуть.

– Ну же, Витя!

Зоя сложила салфетку вчетверо и сунула под тарелку. Панаев вздохнул, осмотрел зал - все занимались ужином, за столиком наискосок от них четверо моложавых мужчин при пиджаках и галстуках осторожно разливали в стаканы что-то, спрятанное в полиэтиленовом пакете.

– Ну, Витя, прошу!

Он перевел взгляд на тарелку и попытался сосредоточиться. В затылке сразу запульсировала боль, словно сзади неслышно подошла официантка и начала бить по голове увесистой мельхиоровой ложкой. Он невольно подался вперед, но продолжал смотреть на тарелку. Боль немного отпустила, а потом он просто забыл о ней. Тарелка исчезла со стола, осколки ее лежали на полу, у ног действительно возникшей откуда-то официантки, развернутая салфетка очутилась перед ним и на ней было написано округлым Зоиным почерком: "Проводим эксперимент. Зоя и Витя".

Все окружающее неуловимо мигнуло, словно выключили и мгновенно включили свет, и весь мир, провалившийся в темноту, выскочил наружу, как игрушечный чертик из коробки. Произошло какое-то едва заметное смещение - и тарелка вновь оказалась на столе. Зоя сидела напротив, распахнув свои карие глаза, а официантка - белокурая девушка в фирменном голубом костюме стояла спиной к ним у соседнего столика, расставляя кофе перед тремя пожилыми накрашенными женщинами и хихикающим толстяком в джинсовом пиджаке.

– Получается, Витюша?
– нетерпеливо прошептала Зоя.

Он обессиленно откинулся на спинку кресла.

– Уф-ф, голова раскалывается. Схитрила про цифры, милая? Проводим эксперимент. Зоя и Витя.

Зоя часто-часто заморгала, резко отодвинула тарелку и выхватила салфетку. Тарелка с сочным звоном шлепнулась на пол, разлетевшись белыми брызгами, но Зоя, кажется, не заметила этого. Она развернула салфетку и положила ее перед Панаевым, глядя на него наверное так же, как присутствующие глядели в свое время на Иисуса, оживившего Лазаря.

– Ты... ты уникум! Ты же феномен, Витя!

– Это еще не повод для битья посуды, - уныло отозвался он и сказал подошедшей суровой официантке: - Извините, я заплачу. И сечас уберу.

– Тарелками у себя дома кидайтесь, - непримиримо ответила официантка, поджала губы и удалилась за веником и совком.

– Чудеса!
– Зоя потрясенно всплеснула руками.
– Ты видишь сквозь непрозрачные предметы.

– Не только, - пробормотал Панаев.
– Я, кажется, вижу еще и сквозь время. Пойдем, а? Что-то мне совсем паршиво.