Владимир Козлов
Поэзия
Блэйк курит на кухне, сидя на полу и прислонившись к плите. Дверь открывается, и заглядывает Нокс.
– Деньги есть?
– Нет.
– Плохо. Бухло кончилось.
– Ну так что?
Блэйк открывает форточку, выбрасывает бычок. В комнату залетает мерзлый воздух. Блэйк кривится.
– А еще весна называется, апрель...
– Какая разница - весна, не весна? Тебе старики квартиру оставили: тепло и сухо, бля. Сиди - бухай или траву кури. Не то, что мне: опять думай, где бы переночевать.
– Сегодня не у меня. Ирка остается.
– Ну, я и не просил особо.
Торшер с оранжевым абажуром освещает комнату с мебелью конца семидесятых: стенка, мягкий уголок. По телевизору идут без звука новости ОРТ. Играет Нил Янг. Повсюду валяются пустые бутылки из-под пива и вина. На диване - Нокс, еще двое парней и две девушки. В углу, в кресле, еще одна пара целуется.
Блэйк подходит к музыкальному центру и уменьшает звук.
– Стихи почитать?
– Ай, неохота, в следующий раз, - говорит парень на диване, рядом с Ноксом.
– Ну, как хотите.
Блэйк с Иркой лежат под одеялом на разложенном диване. Больше в комнате никого. Горит торшер.
– Мрак какой-то, - говорит Блэйк.
– Хотел напиться, а бухла не хватило. Апрель месяц, а настроение, как поздней осенью. Ничего не происходит, скука полная.
– Пора тебе со всем этим кончать: компании каждый день, бухло. Тебе двадцать четыре года. Сколько можно так жить?
– Ты что, ебанулась? Что это за занудные разговоры?
– Мне надоело. Найди себе нормальную работу. Что это за работа - ночным сторожем?
– Все нормально. Было вон целое поколение "дворников и сторожей".
– Было. Двадцать лет назад.
– Ну и что? Меня такая работа устраивает. Мне нужно много свободного времени: я стихи пишу.
– Кому твои стихи нужны?
– А кому сейчас любые стихи нужны? Я пишу не потому, что мне хочется быть "поэтом", чтоб меня издавали.
– Тебя и не издают. Ты ж посылал куда-то стихи - везде отказ.
– Мало ли, что посылал. Все равно, я для себя пишу.
– Скажи еще, что не можешь не писать.
– Могу. Но я хочу писать и потому пишу.
– А по-моему ты другого хочешь. Сидеть и ни хера не делать, и чтоб жратву приносили, и траву, и бухло. И чтобы потрахаться было с кем. Так ведь?
– Что с тобой сегодня такое? Мало выпили? Ну, шла бы с Ноксом и остальными - они догоняться поперлись.
– И пойду.
Ирка вылезает из-под одеяла, поднимает с пола трусы, натягивает. Блэйк отворачивается к стене.
Утро, на часах семь. Звонит старый черный аппарат стоит на полу рядом с диваном. Блэйк открывает глаза, берет телефонный провод, тянет за него и вырывает вилку из розетки. Звонки прекращаются. Блэйк закрывает глаза.
Ирка собирает свои вещи и бросает их в большую бело-синюю сумку "адидас". Блэйк сидит на диване и молча наблюдает, как она выдвигает ящики в стенке. Он смотрит в окно. Идет снег.
– Что с тобой такое?
– спрашивает Блэйк.
– Три года все нормально было, а теперь что-то в голову стукнуло.
– Ничего не нормально было. Очень даже так себе. Но я еще на что-то надеялась. А сейчас все вообще достало.
– Ну, достало - так достало.
– У тебя деньги хоть есть?
– Есть. Я зарплату получил.
Ирка берет сумку и выходит.
Утро. Блэйк вставляет вилку телефона в розетку и набирает номер.
– Привет, Нокс. Чем занимаешься?
– Привет. Так, ничем. А ты куда пропал? Звоню - никто не подходит. Заходил пару раз - звонок не работает. Стучу - никто не отвечает. Я думал, ты уже в Москву свалил. Помню, ты что-то базарил, что поедешь жить в Москву, стихи свои просовывать.
– Никуда я не свалил. Ирка ушла от меня.
– Да?
– Ага.
– И что теперь?
– Ничего. Давай сходим куда-нибудь.
– Давай.
– Ты сейчас на работе?
– Да.
– Во сколько заканчиваешь?
– В пять.
– Хорошо. Давай в пять-пятнадцать в центре возле гастронома.
– Давай.
Во дворе гастронома, около кучи грязного снега, Блэйк и Нокс пьют из горла вино, заедая батоном. Каркает ворона. Темнеет.
– Ну, что, куда пойдем?
– спрашивает Нокс.
– Не знаю.
Навстречу идет девушка в широких черных штанах с карманами на коленях и ярко-синей куртке.