Они брели по ярко освещенным проспектам и темным переулкам, пока не вышли на площадь, к огромному полуразвалившемуся монументу. Поэт сломал на ближайшем кусте веточку и метнул ее в стену.

– Бедняга, - пробормотал он.

– Кто?

– Парень, который там лежит.

– Кто он?

Юнгер свесил голову набок.

– Неужели не знаешь?

– Увы, мое образование оставляет желать лучшего, особенно в области истории. Древний период я мало-мальски...

Юнгер ткнул в сторону мавзолея большим пальцем.

– Здесь лежит благородный Макбет. Король, предательски убивший своего предшественника, благородного Дункана. И многих других. Сев на трон, он пообещал подданным, что будет милостив к ним. Но славянский темперамент явление загадочное. Прославился он, в основном, благодаря своим красивым речам, которые переводил поэт Пастернак. Но их давно уже никто не читает.

Юнгер снова вздохнул и уселся на ступеньку. Мур сел рядом. Он слишком замерз, чтобы обижаться на высокомерный тон подвыпившего поэта.

– В прошлом народы воевали между собой, - сказал Юнгер.

– Знаю, - кивнул Мур. От холода у него ныли пальцы.
– Когда-то этот город был сожжен Наполеоном.

Юнгер поправил шляпу. Мур обвел взглядом горизонт, изломленный очертаниями причудливых зданий. Тут - ярко освещенная, строго конструктивная пирамида учреждения, устремленная в заоблачную высь (вот они, последние достижения плановой экономики); там - аквариум с черными зеркалами стен, который днем превратится в агентство с опытным, четко и слаженно действующим персоналом; а по ту сторону площади - ее юность, полностью воскрешенная сумраком: блестящие луковицы куполов, нацелившие острия перьев в небо, где среди звезд сверкают опознавательные огни летательных аппаратов.

Мур подул на пальцы и сунул руки в карманы.

– Да, народы воевали между собой, - повторил Юнгер.
– Гремела канонада, лилась кровь, гибли люди. Но мы пережили эти времена, и вот, наконец, наступил долгожданный мир. Но заметили мы это далеко не сразу. Мы и сейчас не можем понять, как это получилось. Слишком уж долго, видимо, мы откладывали мир на "потом", забывая о нем, думая совсем о других вещах. Теперь нам не с кем сражаться - все победили, и все пожинают плоды победы. Благо, этих плодов хватает на всех. Их даже больше, чем достаточно, и каждый день появляются новые, все совершеннее, все изысканнее. Кажется, вещи поглощают умы своих создателей...

– Мы все могли бы уйти в лес, - сказал Мур, жалея, что не надел костюм с термостатом на батарейке.

– Мы многое могли бы сделать и, наверное, сделаем. А уйти в леса, по-моему, просто необходимо.

– Но прежде давай вернемся во Дворец, погреемся напоследок.

– Почему бы и нет?

Они встали со ступеньки и побрели обратно.

– И все-таки, зачем ты вступил в Круг? Чтобы умереть от ностальгии?

– Нет, сынок.
– Поэт хлопнул Мура по плечу.
– В поисках развлечений.

Через час Мур продрог до костей.

– Гм, гм, - произнес голос.
– Через несколько минут мы приземлимся на острове Оаху, на аэродроме лабораторного комплекса "Аква Майнинг".

Раздался щелчок, и на колени Муру упал страховочный ремень. Мур застегнулся и попросил:

– Прочтите еще раз последнее стихотворение из "Стамески".

– "Грядущее, не будь нетерпеливым.

Пусть не сегодня, но завтра,

Пусть не сейчас, но потом.

Человек - это млекопитающее,

Которое создает монументы.

И не спрашивай меня, для чего".

Он вспомнил Луну, какой ее описывала Леота. Последние сорок четыре секунды путешествия, ушедшие на высадку, он люто ненавидел Юнгера, даже не зная толком, за что.

Стоя у трапа "Стрелы-9", он следил за приближением маленького человека в тропическом костюме, улыбающегося до ушей. Он машинально пожал протянутую руку.

– Очень рад, - сказал Тенг.
– Здесь многое сохранилось с тех далеких дней. Сразу после звонка с Бермуд мы с коллегами собрались и стали думать, что бы вам показать.
– Мур сделал вид, будто знает о звонке.
– Ведь что ни говори, мало кому удается побеседовать со своим работодателем из далекого прошлого.

Мур улыбнулся и пошел вместе с Тенгом к лабораторному комплексу.

– Да, я любопытен, - признал он.
– Мне захотелось посмотреть, во что превратился комплекс. Скажите, сохранились ли мои офис и лаборатория?

– Разумеется, нет.

– А первая тандем-камера? А инжекторы с широкими патрубками?

– Заменены, конечно.

– Так, так. А большие старые насосы?

– Вместо них теперь новые, блестящие.

Мур повеселел. Спину грело солнце, которого он не видел несколько недель (лет), но еще приятней была прохлада в стенах лабораторного комплекса, создаваемая кондиционерами. Окружавшая его техника была компактна и в высшей степени функциональна, обладая, тем не менее, красотой, для которой Юнгер, наверное, сумел бы найти подходящие эпитеты. Мур шел мимо агрегатов, ведя ладонью по их гладким бокам, - рассматривать каждый из них в отдельности у него не было времени. Он похлопывал ладонью по трубам и заглядывал в печи для обжига керамики. Когда Тенг спрашивал его мнения о действии того или иного механизма, он отмалчивался, делая вид, что разжигает трубку.