Он испугался до смерти ? так бы Джонатан, наверное, описал потом свое первое состояние, но это было бы неправильным, потому что испуг пришел позже. Он, скорее, до смерти удивился.

Быть может, пять, быть может, десять секунд ? ему самому это показалось вечностью ? он так и стоял, застыв на пороге с ладонью на дверной ручке и с поднятой в половинчатом шаге ногой и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Потом случилось легкое движение. То ли голубь переступил с одной ноги на другую, то ли он просто немного встопорщил перья ? в любом случае его тело встрепетнулось коротким толчком и одновременно с этим на его глазу сомкнулись два века, одно снизу, одно сверху, не настоящие веки, собственно, а, скорее, какие-то резиноподобные задвижки, которые, словно две возникшие ниоткуда губы, проглотили глаз. На мгновение он исчез. И только сейчас Джонатана пронзил страх, сейчас у него от дикого ужаса зашевелились на голове волосы. Он моментально отскочил назад в комнату и захлопнул дверь, еще до того, как глаз голубя вновь открылся. Он повернул замок, проделал три неуверенных шага до кровати, сел весь дрожа, с бешено бьющимся сердцем. Его лоб был ледяным и он почувствовал, как на его затылке и вдоль позвоночника выступил пот.

Его первой мыслью было, что с ним сейчас случится инфаркт или инсульт или по меньшей мере кровяной коллапс ? посмотри только на свои годы, думал он, начиная с пятидесяти уже достаточно малейшего повода для такого несчастья. И он упал боком на кровать, натянул одеяло на свои зябнущие плечи и стал ждать судорожной боли, колотья в области груди и плеч (он прочитал как-то в своем карманном медицинском лексиконе, что это верные симптомы инфаркта) или медленного потемнения сознания. Однако ничего подобного не случилось. Биение сердца успокоилось, кровь опять равномерно циркулировала по голове и конечностям, и парезные явления, столь типичные для апоплексического удара, отсутствовали. Джонатан мог шевелить пальцами на ногах и руках, и искажать свое лицо в гримасах ? знак того, что в органическом и неврологическом отношениях с ним все было более или менее в порядке.

Взамен этого теперь в его мозгу вихрем кружилась беспорядочная масса абсолютно нескоординированных жутких мыслей, точно стая черных ворон, и они стучали и кричали в его голове. ?Пришел твой конец!? ? каркали они. ? ?Ты стар и немощен, какому-то голубю ты даешь напугать себя до смерти, какой-то голубь загоняет тебя обратно в комнату, валит тебя с ног, держит тебя взаперти. Ты умрешь, Джонатан, ты умрешь, если не сразу, то в скором времени, и жизнь свою ты вел неправильно, ты ее сам себе испортил, потому что какой-то голубь так взбаламутил ее, тебе нужно прикончить его, но ты не можешь этого сделать, ты и мухи-то не убьешь, хотя муху, пожалуй, и убьешь, именно что муху, или комара, или маленького жука, но теплокровное существо, полукилограммовое теплокровное существо вроде этого голубя, ? никогда! скорее ты застрелишь человека, бац-бац, это быстрое дело, и дырка-то совсем маленькая, восемь миллиметров, все чисто и законно, в случае необходимой обороны это, например, дозволено, параграф первый служебной инструкции для вооруженного охранно-сторожевого персонала, это даже рекомендуется, ни один человек не упрекнет тебя, когда ты застрелишь человека, наоборот.., но чтоб голубя? как ты застрелишь голубя? он дергается, этот голубь, по нему можно легко промахнуться, это настоящее хулиганство стрелять по голубю, это запрещено, это ведет к изъятию служебного оружия, к потере рабочего места, ты попадешь в тюрьму, если будешь стрелять по голубю, нет-нет, ты не можешь его убить, но жить, жить ты с ним тоже не сможешь, никогда, в доме, где живет голубь, человек больше жить не может, голубь ? это воплощение хаоса и анархии, он непредсказуемо перелетает туда-сюда, он царапается и клюет в глаза, этот голубь, он беспрестанно гадит и распространяет губительные бактерии и вирус менингита, он не живет один, этот голубь, он привлекает других голубей, спаривается и размножается, причем крайне стремительно, тебя осадит целое полчище голубей, ты не выйдешь больше из своей комнаты, будешь умирать с голоду, задыхаться в собственных испражнениях, тебе придется выброситься из окна и ты будешь лежать расплющенный на тротуаре, нет, у тебя не хватит духу, ты останешься сидеть запертый в своей комнате и будешь звать на помощь, будешь звать пожарников, чтобы они приехали с лестницей и спасли тебя от голубя, подумать только, от голубя! над тобой будет смеяться весь дом, весь квартал, ?смотрите, это мсье Ноэль!?, будут кричать люди и показывать на тебя пальцами, ?смотрите, мсье Ноэля спасают от голубя!?, и тебя поместят в психиатрическую клинику: о Джонатан, Джонатан, твое положение безнадежно, ты пропал, Джонатан!?

Мысли такого рода носились и шумели в его голове, и Джонатан был настолько сбит с толку и находился в состоянии такого глубокого отчаяния, что сделал нечто, чего не делал со времен своего детства ? в своей нужде он молитвенно сложил руки и запричитал: ?Господи, боженька мой, почему ты меня бросил? Почему ты шлешь мне такие суровые наказания? Отче наш, иже еси на небесах, спаси меня от этого голубя, аминь!? Это была, как мы видим, не очень образцовая молитва, это был скорее заклинательный лепет, собранный из обломков его рудиментарного религиозного воспитания, осевших где-то в недрах его памяти. Тем не менее она помогла, ибо она потребовала от него определенной духовной концентрации и развеяла тем самым суматоху мыслей. Но кое-что другое помогло ему еще больше. Едва только он договорил свою молитву до конца, как он почувствовал такую неумолимую тягу опорожнить свой мочевой пузырь, что ему сделалось ясно, что он испоганит кровать, на которой лежал, а вместе с ней добротный пружинистый матрац или даже красивое серо-ковровое покрытие, если ему не удастся в течение ближайших секунд каким-нибудь образом облегчиться. Это обстоятельство окончательно привело его в себя. Кряхтя, он поднялся, бросил отчаянный взгляд на дверь (нет, он был не в состоянии идти через эту дверь, даже если бы проклятой птицы там уже не было, ему уже не успеть до туалета), подошел к раковине умывальника, распахнул халат, стянул штаны пижамы, открыл кран и облегчился в раковину.

Никогда прежде он не делал ничего подобного. Невыносимой сама по себе уже была мысль о том, чтобы начать мочиться в изящную, белую, начищенную до блеска раковину, предназначенную для гигиены тела и мытья посуды! Он бы вовек не подумал, что может так низко опуститься, что вообще будет физически в состоянии совершить подобное святотатство. И теперь, когда он видел, как его моча струится без всяких помех и задержек, смешивается с водой и водоворотом исчезает в отверстии стока, и чувствовал блаженное ослабление давления в нижней части своего живота, на его глаза навернулись слезы ? до такой степени ему было стыдно. Закончив, он еще некоторое время не закрывал воду и потом тщательно вычистил раковину моющим порошком, чтобы устранить мельчайшие следы содеянного злодеяния. ?Один раз не в счет? ? бормотал он, словно извиняясь перед раковиной, перед комнатой и перед самим собой. ? ?Один раз не в счет. Это был единичный экстренный случай, он больше точно не повторится...?.

Мало-помалу он успокоился. Процесс вытирания, убирание коробки с порошком на место, выжимание тряпки ? часто выполняемые им, утешительные действия ? вернули ему чувство прагматичности бытия. Он посмотрел на часы. Было чуть больше четверти седьмого. Обычно в четверть седьмого он был уже выбрит и убирал постель. Однако такое отставание по времени еще не выходило за допустимые рамки его режима, он все наверстает, в крайнем случае за счет отказа от завтрака. Если он не будет завтракать, подсчитал он, то даже выиграет по сравнению со своим нормальным временным распорядком семь минут. Главное, не позднее чем в восемь ноль пять он должен выйти из комнаты, потому что в четверть девятого ему надо быть в банке. Как ему это сделать, он еще не знал, но у него еще была отсрочка продолжительностью в сорок пять минут. Это было много времени. Три четверти часа было много времени, если учесть, что ты только что смотрел в глаза смерти и едва-едва избежал инфаркта. Это время даже удваивалось, если учесть, что тебе больше не навязывает свою волю полный мочевой пузырь. Одним словом, Джонатан решил пока вести себя так, как будто ничего не произошло, и предаться обычной процедуре своих утренних отправлений. Он открыл в кране горячую воду и стал бриться.

Во время бритья он основательно думал. ?Джонатан Ноэль?, ? говорил он самому себе, ? ?два года ты был солдатом в Индокитае и прошел там не через одну критическую ситуацию. Если ты соберешь все свое мужество и всю свою находчивость, если ты соответствующим образом подготовишься и если тебе немного повезет, то твоя вылазка из комнаты должна будет увенчаться успехом. Хорошо, ну и что, если это будет так? Что, если ты и в самом деле пройдешь мимо ужасного зверя перед дверью, целый и невредимый достигнешь лестничной клетки и окажешься в безопасности? Ты пойдешь на работу, ты благополучно проведешь там свой день, а что потом? Куда ты пойдешь сегодня вечером? Где ты проведешь ночь?? Ибо то, что он не хотел встречаться с голубем вторично ? слава богу, в первый-то раз от него ушел, ? что он ни при каких обстоятельствах не мог жить с этим голубем под одной крышей, ни дня, ни ночи, ни часа ? это было для него непреложной истиной. Значит, он должен быть готов к тому, что ему придется провести эту ночь и, не исключено, что и последующие ночи тоже, в какой-нибудь гостинице, то есть, ему надо будет взять с собой бритвенные принадлежности, зубную щетку и чистое белье на смену. Далее, ему нужна будет чековая книжка и, во избежание риска, еще и сберкнижка. На его текущем счету в сберкассе находилась тысяча двести франков. Этого будет достаточно на две недели, если, конечно, он найдет дешевую гостиницу. Если же голубь и потом все еще будет блокировать его комнату, то ему придется прибегнуть к своим сбережениям. На сберегательном счету у него лежало шесть тысяч франков ? куча денег. На них он мог месяцами жить в гостинице. И к тому же он ведь еще получает зарплату, в месяц три тысячи семьсот франков чистыми. С другой стороны, в конце года он должен уплатить восемь тысяч франков мадам Лассаль ? последний взнос за комнату. За его комнату. За эту комнату, в которой он, как получается, больше жить не будет. А как ему объяснить мадам Лассаль свою просьбу об отсрочке последнего взноса? Он же вряд ли бы мог сказать ей: ?Мадам, я не могу заплатить вам последнюю сумму в размере восьми тысяч франков потому, что уже несколько месяцев живу в гостинице, так как комната, которую я хочу у вас купить, блокируется в настоящий момент голубем?. Как бы он мог такое сказать?.. Тут он вспомнил, что у него еще было пять золотых монет ? пять наполеонов, каждый из которых стоил сегодня никак не менее шестисот франков ? он купил их в 1958 году во время алжирской войны, от страха перед инфляцией. Он ни в коем случае не должен забыть прихватить с собой эти пять наполеонов... И еще у него был узкий золотой браслет от его матери. И транзисторное радио. И покрытая серебром авторучка солидной работы ? все служащие банка получили такую на Рождество. Если он продаст все эти ценности, то при большой экономии он сможет прожить до конца года в гостинице и все равно выплатить мадам Лассаль восемь тысяч франков. А с первого января ситуация уже будет для него полегче, потому что тогда комната будет находиться в его собственности и ему уже не надо будет за нее платить. И может статься так, что голубь не переживет зимы. Сколько там живет голубь? Два года? Три? Десять? А если это уже старый голубь? Может, он умрет через неделю? Может, он умрет уже сегодня. Может, он и пришел сюда только за тем, чтобы умереть...

Джонатан закончил бриться, выпустил воду, промыл раковину, снова наполнил ее, вымыл верхнюю часть туловища и ноги, почистил зубы, опять спустил воду и досуха вытер раковину тряпкой. Потом он убрал постель.

Под шкафом у него стоял старый картонный чемодан, в который он складывал грязное белье и относил его потом раз в месяц в прачечную. Он вытащил его, опорожнил его и поставил на кровать. Это был тот же самый чемодан, с которым он ехал в 1942 году из Шарентона в Кавайон и тот же самый, с которым он прибыл в 1954 году в Париж. Сейчас, когда он положил перед собой на кровати этот старый чемодан и когда он начал наполнять его, укладывая в него на сей раз не грязное, а свежее белье, пару полуботинок, предметы личной гигиены, утюг, чековую книжку и драгоценности, ? словно собираясь в поездку, ? у него снова выступили на глазах слезы, теперь уже не от стыда, а от тихого отчаяния. У него было такое чувство, как будто его отбросили в жизни на тридцать лет назад, как будто он эти тридцать лет своей жизни потерял.