Иван, прижимавший обеих девчонок к пышной траве, дышавшей жаром, с мошкарой и паутиной, наконец-то принял руку, выпустил Вику. Ася не шевелясь лежала в траве, глядя на него круглыми от ужаса глазами.

– Они что там!
– снова проговорила Вика, оглядывая небо, - Домой надо. Батя-то, а?..

Иван потянул Асю, но она никак не могла встать на ноги, все время падала, и тогда он подставил ей свою шею: "Хватайся".

Они бросили этюдник и краски и побежали сперва к дому Каменских. Иван помогал Асе, обхватив ее невесомое тельце, Вика все время оглядывалась. Она не то, чтобы тряслась от страха, но хотела первой обнаружить опасность, и, если варварские эти самолеты станут возвращаться, предупредить всех.

Софья Евгеньевна бежала им навстречу.

– Аа-а!
– прокричала она по-птичьи, увидев ослабевшую дочь, - Ранили? Девочка моя!

Она бросилась ощупывать дочь, а та все успокаивала ее, прямо здесь на дороге, в пыли проезжающих машин, которых никогда никто раньше на улице не видел, ну, разве по выходным.

– Я не ранена, - твердила Ася, монотонно долдоня слова, - это страшная ошибка, просто ноги немного онемели, пока сидела.

– Я же говорила тебе, не сиди на траве, еще не прогрелось!
– нервно кричала мать, поддерживая дочь, так они добрались до Каменских. Вслед за ними ворвался в дверь Марк Семенович.

– Война, девочки! Адольф Гитлер обрушился на Советский Союз, - я в больницу, - А вы при бомбежке все вниз, Софа, я прошу тебя, вниз!

– Куда?
– не понимала Софья Евгеньевна, - в Подол?

– Не в Подол, Софа, в подпол! Не перепутай!

Вдруг что-то включилось в ней, она сконцентрировала внимание на дочери, потом посмотрела на Вику и быстро спросила мужа, будто бы он за все теперь отвечал:

– А дети, Марк?

Она думала сейчас о своем классе, о своих учениках и никак не могла взять в толк, что война - война наступила.

Сороковые-роковые...

Ничего не изменилось в этом мире, только наступила война. Портовый поселок Ходжок стоял себе древесным грибом на склоне горы, только несколько домов разбомбило при первом налете. Люди не верили в правдоподобность наступления фашистов, в правдоподобность сборных пунктов и ополчения, но ведомые одним объединяющим чувством негодования, приходили в военкоматы и провожали мужей и отцов на фронт.

У военкомата толпились молодые и старые мужчины, люди в военной форме выкрикивали фамилии, махали рукой в сторону крыльца, отправляя новобранцев за военным обмундированием.

В поселке появилось много военных, по улице Радио теперь то и дело шли танки, зенитные установки, колонны с солдатами.

– Расколошматили всю дорогу, - вздыхали люди у магазина.

Женщины и мужчины не отходили от репродуктора, провод от которого шел через всю развилку к магазину. Ася и Вика сбегались на развилку утром, в обед и вечером, остальное время проводили в школе, куда настойчиво созывала старшие классы директриса.

Василий Никанорович в первый же день пришел домой в гимнастерке, с тех пор не снимал ее, пропадал по двое суток в Леспромхозе.

Елизавета Степановна ждала серьезного разговора, увертывалась, чтобы не заглянуть в глаза мужу, боялась вечера, боялась утра: чуяло ее сердце вот-вот муж велит собирать его в дальний путь. Она не то, чтобы не хотела отпускать его, не то, чтобы готовила упреки и слезы, но уже тайком ревновала его к войне, к разлучнице, готовой отобрать у нее родного ее Васю. Она горячими глазами любовалась на него по ночам, когда муж ночевал дома, целовала его спину, желая взять свое, пока мужа не увела война.

Ей не нужно было ни его ласки, ни его советов, как строить жизнь дальше, ничего не нужно было. Она не хотела, да, она ни за что на свете не хотела отдавать его, отпускать его от себя, она прижималась к его спине и целовала лопатки, позвоночник, омывала их своими ночными слезами. Целовала и чувствовала, как Василий, боясь шелохнуться, ловит губами ус и грызет его, дергая желваками.

Не прошло и пяти дней, как вернувшись домой, он велел жене жарить пироги с яблоками и резать куру, упрямо и зло посмотрел, словно хотел сказать: "Ради вас все", а сказал:

– Пусти ты меня, не висни.

Она ставила на стол тарелки, обожго ей все внутренности после такой речи, так и подкосились ноги.

– За что ж ты меня упрекаешь, Василь?

– Да. Виснешь. Другие бабы проводят, а там уж воют. Все легче, а ты, он старался подобрать слова, но с языка сорвалось, - готова зараз отходную служить.

Подействовало это на Елизавету Степановну, глянула она на своего Васю с пониманием, но холодно, будто сразу вняла просьбе.

– А что можно брать с собой на фронт?