Лицо курильщика показалось знакомым, даже очень знакомым. И голос тоже, когда тот заговорил:

— Вот и наш маленький Фа-Соль очутился здесь…

Молодой человек оторопел. Его и правда называли так в насмешку когда-то давно. Еще в воспитательном доме. И это не очень-то приятное, но и не слишком обидное прозвище ему дали за игру по вечерам на прямой флейте. Играл он старых мастеров: Букстехуде, Фрескобальди, Вивальди. Между прочим, музыкальные увлечения его сверстников были полярно противоположные.

Собственно, кто же этот человек — лукаво улыбающийся, по-кошачьи грациозный и внушающий некоторое чувство страха? Наконец наш герой припомнил, что в годы его учебы был такой воспитатель младшей группы, которого, если память не изменяет, особенно выделял директор их учреждения.

— Мы весьма тебе благодарны. Всегда могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, хотя и не должны, не должны… — Он медленно выпустил к потолку колечко дыма, переливающееся всеми цветами радуги — луч солнца преломлялся в оконном переплете, — немного помолчал, затем снизошел до милостивого пояснения: — С этим дурацким футболом несколько переусердствовали. Ты, Фа-Соль, наверное, и сам заметил, что троих красно-зеленых подковали в игре. Как раз они и должны были изображать волнистую черточку над буквой N… Так что произошло маленькое недоразумение. М-да, только недоразумение ли? Случайно ли они получили травмы? Не исключено, что сами напросились, все тонко рассчитав наперед. М-да… Это нам еще предстоит выяснить. И конечно, может статься, что ты тоже на свой лад принимал в этом участие…

В его взгляде проскользнула неожиданная грустинка, и вместо круглого колечка дыма к потолку поплыл печально трепещущий эллипс.

— Ты весьма недальновидно приютил у себя этого самого Станционного Графа.

— Но я же сообщил куда надо и все согласовал. И много беседовал с этим несимпатичным типом, старался направить его на путь истинный.

— С подобными людьми нет смысла беседовать. Мы применяем к ним другие методы. Надеюсь, ты догадываешься… (Молодой человек в силу определенных причин вынужден был печально кивнуть.) Так-то вот обстоят дела, дорогой мой старый знакомец. Признаюсь честно, после того как ты взял под свое крылышко приверженца враждебной идеологии, раздались голоса, ставящие под сомнение твою дальнейшую пригодность к выполнению неких сакраментальных обязанностей. (Молодой человек побледнел.) Но я заступился за тебя, рассказал коллегам о твоем идеологическом, несколько наивном — пожалуйста, не обижайся! — миропонимании и погасил сомнения. А сегодня, сегодня ты великолепно продемонстрировал свою идейную закалку и верноподданность. Полагаю, ты рассчитываешь на знак отличия и на премию.

— Я… мне достаточно было бы повидать его. Ничего больше.

— Ты это вполне серьезно? Впрочем, такое желание для тебя, витающего в эмпиреях, простительно и даже подтверждает наши представления о тебе.

— Да-а? — Молодой человек ничего не понимал.

— Я не разрешу тебе войти в ложу, но мы изыщем другую возможность: ты увидишь его достаточно ясно!

И обладатель длинного мундштука, сперва припомнивший его не слишком лестное прозвище, а затем назвавший дорогим старым знакомцем — во всяком случае, гораздо почтительнее и теплее, — нажал какую-то кнопку. На пороге тут же вырос увешанный многочисленными знаками отличия высокий чин, получивший приказ проводить молодого человека в камеру "А 2".

— Могу я оставить его одного? — спросил чин весьма недоверчиво.

— Разумеется.

— На сколько?

— Не надолго… — было сказано чину. — Сам президент тебя не увидит, — это уже молодому человеку, — но будет слышать. Если у тебя есть что-нибудь на сердце, говори смело!

И молодого человека проводили в крохотное помещение, походившее на шкаф и, кажется, называющееся боксом, а его провожатый, по-видимому, церемониймейстер, тотчас ретировался. Все-таки молодому человеку показалось, что тот выполнил распоряжение без особой охоты.

И пред нашим молодым человеком предстало его божество. Он даже на миг зажмурился — а что тут такого: всякий прикрыл бы глаза, попади в них сноп солнечных лучей. И лишь по прошествии этого мига взглянул на великого вождя сквозь полуопущенные веки.

Воистину от великого вождя исходило сияние, ибо небесное светило щедро озаряло своего земного наместника. Моноцетти был во всем золотом и лиловом. Золото орденов, эполетов и аксельбантов буквально слепило, а люминесцирующий лиловый мундир сверкал и завораживал.

И молодой человек с трудом поднял взор на лицо президента.

Моноцетти! Генералиссимус! Суровый на вид, благородный, но не жестокий. Вдумчивый взгляд стального цвета глаз направлен поверх молодого человека, очевидно, на стадион, где уже бесновались танцоры. Он не замечает меня, подумал молодой человек, но тотчас вспомнил, о чем предупреждал его старый знакомец.

Не только глаза, но и подбородок президента — если так можно сказать о подбородке — смотрели поверх молодого человека. Властный вид и удивительно прямая осанка вызывали восхищение. Президент поднял одну руку, благословляя свой народ, другая рука не без достоинства уперлась в бок. Эта упертая в бок рука производила исключительно импозантное впечатление. Такую позу принимает человек, достигший вершины, обладающий всей полнотой власти. Его ничем не удивишь, для него и так все самоочевидно.

Однако тут — как удивительно! — молодым человеком овладело странное сочувствие к великому вождю. Какого труда требует постоянное пребывание в напряжении! От чего только не приходится отказываться во имя идеи! И он вздрогнул, подумав о том, что могло бы произойти сегодня на стадионе. А вдруг и в самом деле все было спланировано заранее? О, какую ненависть испытал бы он к виновным, к злоумышленникам, если они впрямь существуют.

Кто мы такие без вождя? Жалкое стадо разномастных индивидов, обремененных мелкими заботами. Кого-то донимает изжога, может, рак раскинул свои клешни в его желудке, кого-то, ничуть не таясь, обманывает жена; каждый грош считают мелкие чиновники; школьным учителям озорники прилепливают ехидные плакатики на спинки поношенных сюртуков, пропахших нафталином; солдатам хватает сил и воинской выучки, но необходимую искру они получают именно от вас! Солдат без генерала — что ноль без палочки, что патрон без пороха. Лишенный ценных указаний великого вождя, народ представляет собой аморфную массу, неспособную к действиям.