– Поручик здесь? – спросил Коля, когда машина въехала в открывшиеся ворота.

– К господам пошел, – сказал солдат. – Вы ему скажите, комитет серчает – пьет ваш поручик.

– Пьет или другим пить мешает? – спросил Коля.

– К господам пошел, – сказал солдат.

Фонарь освещал его сверху, от чего не прикрытыми тенью от папахи оставались лишь кончик носа и подбородок.

– Поехали, – сказал Коля Ефимычу.

Лакей Жан отворил дверь и принял шинель. В последние поездки Коля перестал маскироваться – только заменял в дорогу фуражку на нейтральную солдатскую папаху.

– Как дела? – спросил Коля голосом старого друга семьи. – Все ли здоровы?

– Спасибо за внимание, ваше благородие, – откликнулся Жан с улыбкой. Может, так же спрашивал его посол английский или шах персидский? Бог знает, отчего улыбаются слуги. – Все здоровы-с.

Жан принял шинель, и Коля привычно прошел в большую гостиную. Он надеялся, что Татьяны с императрицей не будет.

Молодые люди играли навязанные им роли, не скрывая своей неохоты, но старшие заговорщики не придавали этому значения.

Несколько раз Коля прогуливался с Таней по дорожкам Дюльбера так, чтобы их видели солдаты и слуги, раза три они сидели на веранде у всех на виду. Гуляя и сидя на веранде, молодые возлюбленные кое о чем разговаривали. В частности, они поставили под сомнение необходимость романа как конспиративного хода. Пока никто Романовыми не интересовался, приезды и отъезды лейтенанта также никого не интересовали. Когда же ими заинтересуются, то его визиты скорее вызовут подозрение, потому что в их роман никто не поверит…

Коля быстро вошел в гостиную, но императрицы там не было. Коля оглянулся – где ее искать? В этом пустеющем день ото дня дворце не было слуг, которые могли бы провести тебя куда следует.

Коля повернул в библиотеку. В библиотеке на диване возились, словно гимназист и гимназистка на вечеринке, поручик Джорджилиани и княжна Татьяна. Татьяна уютно попискивала и вроде бы сопротивлялась, а Джорджилиани подвывал умоляюще, словно нищий на набережной.

Это было отвратительное зрелище.

Нет, не нужна была Коле Татьяна. Не любил он ее – но это не означает, что можно заниматься паскудством на диване, когда в любой момент могут войти.

– Встать! – неожиданно для себя закричал Коля начальственным голосом.

Возлюбленные, отталкиваясь ладонями, расцепились, и Татьяна, путаясь в складках, стала оправлять лиф, стараясь спрятать грудь.

– Как вы смеете! – кричал Коля, забывшись. – Как вы смеете, когда в любой момент могут войти! Вам что, не терпелось настолько, что вы не могли спрятаться куда-нибудь на чердак?

Джорджилиани, плотный невысокий брюнет, списанный за некие грехи из гвардии в запасной пехотный полк и как оппозиционер попавший на должность при пленных Романовых, вдруг оробел, вскочил и дрожащими пальцами оправлял мундир. Коля со злорадством наблюдал, как поручик неправильно застегивал пуговицы, от чего одна пола была на пуговицу выше другой.

– Андрей Сергеевич! – от двери сказала Мария Федоровна. – Что за шум?

– У меня были к тому основания! – Коля гневно обернулся к императрице.

Мария Федоровна, не подозревая, видно, что на свете есть люди, которые могут не знать французского языка, обратилась тогда к Коле с длинной и гневной французской тирадой. Коля слушал, стыдясь сознаться в собственном невежестве.

Татьяна громко зарыдала и выбежала из библиотеки.

Джорджилиани, не смея побороть роялистских устремлений и грузинского почтения перед старухой, стоял красный, злой, по стойке «смирно» в нелепо, наперекосяк застегнутом мундире и оттого был смешон.

– Нехорошо, молодые люди, – сказала Мария Федоровна. – Вы забыли, где вы находитесь.

– Я надеюсь, что ко мне это не относится?

– Силянс! – оборвала его императрица. Обернулась к Джорджилиани: – Поручик, попрошу вас покинуть дворец и вернуться к исполнению своих обязанностей.

– Ваше Величество…

– То, что вы наш тюремщик, господин поручик, не дает вам права вести себя в моем доме подобно солдату. Идите.

Джорджилиани, не пытаясь оправдаться, четко повернулся и затопал к выходу. Шея у него была такая красная, будто кровь выливалась сквозь поры.

– А вы, господин Берестов, могли бы и не кричать в моем доме, – как бы завершая фразу, произнесла императрица.