Аннотация
Английский писатель, поэт и новеллист. Его лучшими произведениями считаются «Книга джунглей», «Ким», а также многочисленные стихотворения
Английский писатель, поэт и новеллист. Его лучшими произведениями считаются «Книга джунглей», «Ким», а также многочисленные стихотворения
Если
ГОМЕР ВСЕ НА СВЕТЕ ЛЕГЕНДЫ ЗНАЛ...
Перевод А. Щербакова
Гомер все на свете легенды знал,И все подходящее из старьяОн, не церемонясь, перенимал,Но с блеском, — и так же делаю я.А девки с базара да люд простойИ все знатоки из морской братвыСмекали: новинки-то с бородой, —Но слушали тихо — так же, как вы.Гомер был уверен: не попрекнутЗа это при встрече возле корчмы,А разве что дружески подмигнут,И он подмигнет — ну так же, как мы.ОБЩИЙ ИТОГ
Перевод К. Симонова
Далеко ушли едва лиМы от тех, что попиралиПяткой ледниковые холмы.Тот, кто лучший лук носил, —Всех других поработил,Точно так же, как сегодня мы.Тот, кто первый в их родуМамонта убил на льду,Стал хозяином звериных троп.Он украл чужой челнок,Он сожрал чужой чеснок,Умер — и зацапал лучший гроб.А когда какой-то гостьИзукрасил резьбой кость —Эту кость у гостя выкрал он,Отдал вице-королю,И король сказал: «Хвалю!»Был уже тогда такой закон.Как у нас — все шито-крыто,Жулики и фаворитыЕли из казенного корыта.И секрет, что был закрытУ подножья пирамид,Только в том и состоит,Что подрядчик, хотя онУважал весьма закон,Облегчил Хеопса на мильон.А Иосиф тоже былЖуликом по мере сил.Зря, что ль, провиантом ведал он?Так что все, что я споюВам про Индию мою,Тыщу лет не удивляет никого —Так уж сделан человек.Ныне, присно и вовекЦарствует над миром воровство.Серые глаза — рассвет…
Перевод К. Симонова
Серые глаза — рассвет,Пароходная сирена,Дождь, разлука, серый следЗа винтом бегущей пены.Черные глаза — жара,В море сонных звезд скольженье,И у борта до утраПоцелуев отраженье.Синие глаза — луна,Вальса белое молчанье,Ежедневная стенаНеизбежного прощанья.Карие глаза — песок,Осень, волчья степь, охота,Скачка, вся на волосокОт паденья и полета.Нет, я не судья для них,Просто без суждений вздорныхЯ четырежды должникСиних, серых, карих, черных.Как четыре стороныОдного того же света,Я люблю — в том нет вины —Все четыре этих цвета.LA NUIT BLANCHE*
Перевод М. Фромана
* Бессонная ночь (фр.)
Словно в зареве пожараЯ увидел на заре,Как прошла богиня Тара,Вся сияя, по горе.Изменяясь, как виденья,Отступали горы прочь.Было ль то землетрясенье,Страшный суд, хмельная ночь?В утра свежем дуновеньеВидел я — верблюд ко мнеВне законов тяготеньяПодымался по стене,И каминная задвижкаПела с пьявками, дрожа,Распаленная мартышкаСквернословила, визжа.С криком несся в дикой скачкеВесь багровый, голый гном,Говорили о горячкеИ давали в ложке бром,А потом загнали в нишуС мышкой, красной как луна,Я просил: «Снимите крышу,Давит голову она!»Я молил, ломая руки, —Врач сидел как истукан, —Что меня спасти от мукиМожет только океан.Он плескался подо мною,Пену на берег гоня,И понадобились трое,Чтобы сбросить вниз меня.И шампанским зашипели,Закружились надо мнойСемь небес, как карусели,И опять возник покой;Но осталась, чуть мигая,Вкось прибитая звезда,Я просил сестру, рыдая,Выпрямить ее тогда.Но молчанье раскололось,И в мой угол донесло,Как диктует дикий голосБесконечное числоИ рассказ: «Она сказала,Он сказал, и я сказал…»А луну, что мне сияла,В голове я отыскал.И слепец какой-то, плача,Слез не в силах удержать,Укорял меня, что прячуГде-то я луну опять.Стало жаль его немного,Но он свистнул у стены.И пресек мою дорогуЧерный Город Сатаны.И на месте, спотыкаясь,Я бежал, бежал года,Занавеска, раздуваясь,Не пускала никуда.Рев возник и рос до стонаПогибающих миров —И упал, почти до звонаТелеграфных проводов.Лишь одна звезда светилаВ напряженной тишинеИ, хихикая, язвилаИ подмигивала мне.Звезды с высоты надменнойЖдали, кто бы мне помог.От презренья всей вселеннойЯ ничем спастись не мог.Но живительным дыханьемДень вошел и засиял,Понял я — конец страданьям,И я к Господу воззвал.Но, забыв, о чем молиться,Я заплакал, как дитя,И смежил мне сном ресницыВетер утренний, шутя.ДУРАК
Перевод К. Симонова
Жил-был дурак. Он молился всерьез(Впрочем, как Вы и Я)Тряпкам, костям и пучку волос —Все это пустою бабой звалось,Но дурак ее звал Королевой Роз(Впрочем, как Вы и Я).О, года, что ушли в никуда, что ушли,Головы и рук наших труд —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.Что дурак растранжирил, всего и не счесть(Впрочем, как Вы и Я) —Будущность, веру, деньги и честь.Но леди вдвое могла бы съесть,А дурак —на то он дурак и есть(Впрочем, как Вы и Я).О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,И мечты, что вновь не придут, —Все съела она, не хотевшая знать(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),Ни черта не понявшая тут.Когда леди ему отставку дала(Впрочем, как Вам и Мне),Видит Бог! Она сделала все, что могла!Но дурак не приставил к виску ствола.Он жив. Хотя жизнь ему не мила.(Впрочем, как Вам и Мне.)В этот раз не стыд его спас, не стыд,Не упреки, которые жгут, —Он просто узнал, что не знает она,Что не знала она и что знать онаНи черта не могла тут.БАЛЛАДА О ЦАРСКОЙ ШУТКЕ
Перевод А. Оношкович-Яцына
Когда в пустыне весна цветет,Караваны идут сквозь Хайберский проход.Верблюды худы, но корзины тучны,Вьюки переполнены, пусты мошны,Засыпаны снегом, долгие дниСпускаются с Севера в город они.Была бирюзовой и хрупкой тьма,Караван отдыхал у подножья холмаНад кухней стоял синеватый дымок,И о гвозди палатки стучал молоток,И косматые кони кое-гдеТянули веревки свои к еде,И верблюды, глухой издавая звук,Растянулись на четверть мили на Юг,И персидские кошки сквозь сизый мракФыркали злобно с тюков на собак,Торопили обед то там, то тут,И мерцали огни у форта Джемруд.И несся на крыльях ночных ветровЗапах верблюдов, курений, ковров,Дым, голоса и звук копыт,Говоря, что Хайберский торг не спит.Громко кипел мясной котел.Отточили ножи — и я пришелК погонщику мулов Магбуб-Али,Который уздечки чинил вдалиИ полон был сплетен со всей земли.Добрый Магбуб-Али говорит:«Лучше беседа, когда ты сыт».Опустили мы руки, как мудрецы,В коричневый соус из жирной овцы,И тот, кто не ел из того котла,Не умеет добра отличить от зла.Мы сняли с бород бараний жир,Легли на ковры, и наполнил нас мир,На Север скользил разговор и на Юг,И дым ему вслед посылал чубук.Великие вещи, все, как одна:Женщины, Лошади, Власть и Война.О войне мы сказали немало слов,Я слышал вести с русских постов:Наточенный меч, а речи что мед,Часовой в шинели средь тихих болот.И Магбуб-Али глаза опустил,Как тот, кто намерен басни плести,И молвил: «О русских что скажешь, друг?Когда ночь идет, все серо вокруг.Но мы ждем, чтобы сумрак ночи исчезВ утреннем зареве алых небес.Прилично ли, мудро ли, так повторю,О врагах Царя говорить Царю?Мы знаем, что скрыли Небо и Ад,Но в душу Царя не проникнет взгляд.Незваного друга проклял бог,Вали Дад подтвердить бы это мог».Был отец его щедр на слова и дела,Кудахчущей курицей мать была,И младенец рос среди стариковИ наследовал горе несчетных словИ с ним безумье, — и вот дерзнулЖдать, что его почтит Кабул.Побывал далеко честолюбец тот,На границе, где серых шинелей взвод.Я тоже там был, но я счастлив,Ничего не видал, молчал — и жив.Как дыханье, ловил он молвы полет,Что «этот знает», что «молвил тот»,Басни, что мчались из уст к устам,О серых шинелях, идущих к нам,Я слышал тоже, но эта молваИсчезает весной, как сухая трава.Богом забыт, нетерпеньем объят,Обратно в столицу скакал Вали Дад,В полный Дурбар, где был весь двор,И с Вождем Войны Царь вел разговор.Густую толпу растолкал он плечомИ, о чем слыхал, рассказал о том.Красный Вождь улыбнулс я — ни дать ни взятьТак на лепет сына смеется мать,Но тот, кто б смеялся, смеялся зряПеред темным, как смерть, лицом Царя.Нехорошо, придя в Дурбар,Голосить о войне, как будто пожар.К цветущей айве на старый валЕго он отвел и там сказал«Будут хвалить тебя вновь и вновь,Доколе за сталью следует кровьРусский идет с войной впереди.Ты осторожен. Так ты и жди!Смотри, чтоб на дереве ты не заснул,Будет недолгим твой караул.Русский идет, говоришь ты, на нас.Будет, наверно, он здесь через час.Жди, карауль! А завидишь гостей,Громче зови моих людей».Прилично ли, мудро ли, так повторю,О его врагах говорить Царю?Стража, чтоб он не сбежал, стерегла,Двадцать штыков — вокруг ствола.И сыпался цвет, как снежинки, бел,Когда, содрогаясь, он вниз глядел.И волею бога — велик он один! —Семь дней над судьбою он был господин.Потом обезумел; со слов людей,Он прыгал медведем среди ветвей,И ленивцем потом, и сорвался вниз,И, стеная, летучей мышью повис.Развязалась веревка вокруг руки,Он упал, и поймали его штыки.Прилично ли, мудро ли, так повторю,О врагах Царя говорить Царю?Мы знаем, что скрыли Небо и Ад,Но в душу Царя не проникнет взгляд.Кто слышал о серых шинелях, друг?Когда ночь идет, все серо вокруг.Великие вещи, две, как одна:Во-первых — Любовь, во-вторых — Война,Но конец Войны затерялся в крови —Мое сердце, давай говорить о Любви!СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ
Перевод В. и М. Гаспаровых
В японских землях, где горятбумажные фонари,У Бладстрит Джо на всех языкахболтают и пьют до зари.Над городом веет портовый шум,и не скажешь бризу, не дуй!От Иокогамы уходит отлив,на буй бросая буй.А в харчевне Циско вновь и вновьговорят сквозь водочный духПро скрытый бой у скрытых скал,Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,а «Штральзунд» стоял против двух.Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор.Не смейте котиков стрелять у русских Командор!Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,А после неведомой тропой уходят опять в моря.Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,И пазори играют в ночи, пока шумит метель.Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый бог,Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.Но бабы любят щеголять и платят без помех,И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,Но даст американец-вор им сто очков вперед.Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас,И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час.(Они давно известны всем — «Балтика», «Штральзунд», «Сполох»,Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.)Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет,И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-богу, куш не плох,Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана вышел «Сполох».Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! —Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский портЗабывши стыд, как кролик в кусты, «Балтика» скрыла снасть,И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое красть.Но не успели они забрать и часть добычи с земли,Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол,От соли была труба бела, но дым из нее не шел.Некогда было травить якоря — да и канат-то плох,И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох».(Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь,Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть)«Сполох» не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед;Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет:«Нас взяли на пушку, поймали на блеф — или я не Том Холл!Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел!Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна,Но знаю я «Штральзунд» его наизусть — по обводам это она!Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды видалБостон, Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он —В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой, —С липовыми пушками, с брезентовою трубой!Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух,И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!»И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток.Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,И вот услыхали: скрежещет цепь — «Штральзунд» якорь свой выбирал.И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел.«Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?»Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож«Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ!Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,А божий закон и людской закон — не северней сороковых!Ступайте с миром в пустые моря — нечего было лезть!За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть».Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки —Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки.По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа,Не птичьей дробью котиков бьют — от бортов летела щепа.Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева —Но на «Балтике» было убито три и на «Штральзунде» два.Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук?Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук.Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил —Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.А когда затихала пальба на миг — руль скрипел в тишине,И каждый думал «Если вздохну — первая пуля мне».И вот они услыхали хрип — он шел, туман скребя, —То насмерть раненный Рубен Пэн оплакивал себя.«Прилив пройдет сквозь Фанди Рейс, проплещет налегке,А я не пройду, не увижу следов на темном сыром песке.И не увижу я волны, и тралеров, тронутых ей,И не увижу в проливе огней на мачтах кораблей.Гибель мою в морском бою, увы, я нынче нашел,Но есть божий закон и людской закон, и вздернут тебя, Том Холл!»Том Холл стоял, опершись на брус: «Ты сам твердить привык:Божий закон и людской закон — не северней сороковых!Предстань теперь пред божий суд — тебе и это честь!А я утешу твоих вдов, сколько их ни на есть».Но заговоренное ружье вслепую со «Штральзунда» бьет,И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот.И ухватился Том Холл за шкот, и всем телом повис на нем,Уронивши с губ: «Подожди меня, Руб, — нас дьявол зовет вдвоем.Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает.Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти! Эй, на корме, прекратить огонь! «Балтика», задний ход!Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!»Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.И было слышно, как борта терлись шов о шов,Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: «Затем ли я тридцать летМоре пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет?Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб, —Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой слеп?Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с грудиОблачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!»И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву,И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву.Из серебряной мглы шли стальные валы на серый уклон песков,И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов.И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь,И золото гильз среди мертвецов стучало о планширь,И качка едва ворочала тяжесть недвижных тел, —И увидели вдруг дела своих рук все, как им бог велел.Легкий бриз в парусах повис между высоких рей,Но никто не стоял там, где штурвал, легли три судна в дрейф.И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим.«Уже отошел? — спросил Том Холл. — Пора и мне за ним».Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской,И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:«Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь.Красные палубы отмыть, шкуры грузить — и прочь!«Балтика», «Штральзунд» и «Сполох», шкуры делить на троих!Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.На земле и в морях он погряз в грехах, черен был его путь,Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души, —На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.Плывите на запад, а после на юг — не я штурвал кручу!И пусть есиварские девки за Тома поставят свечу.И пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах —На отмели заройте меня, как Беринга, в песках.А рядом пусть ляжет Рубен Пэн — он честно дрался, ей-ей, —И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!..»Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг — на парусах.Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойнеВ пору, когда секачи ведут стаю среди камней.В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,Котик ревет — сумерки рвет, кроет ледовый треск.Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой —Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой — с другой!Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.А в Иокогам е сквозь чад твердят,сквозь водочный дух вслухПро скрытый бой у скрытых скал,Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,а «Штральзунд» стоял против двух.в официальном магазине Литрес