Макбрайду предстояла встреча с самим директором фонда Гуннаром Опдаалом — процветающим, свободным от национальных предрассудков хирургом-норвежцем, который в свое время оставил медицину ради филантропии. Еще в Калифорнии, переговорив с директором по телефону, Льюис понял, что тот рассчитывает на продолжение сотрудничества и в следующем году. Поэтому возможность пообщаться с начальством с глазу на глаз была кстати: всегда лучше объясняться лично, к тому же неплохо бы выразить признательность руководству Института за помощь. А дальше, управившись с делами, Макбрайд планировал вылететь домой с обязательной остановкой у Джейн.

Штаб-квартира Института размещалась во внушительном особняке конца XIX — начала XX века, выстроенном каким-то швейцарским промышленником. (Позже промышленник повесился на люстре в фойе собственного детища, безвозвратно изуродовав этот предмет интерьера). Особняк представлял собой высокое трехэтажное здание с рифлеными под старину стеклами. На медных водостоках восседали готические горгульи, на подоконниках стояли цветочные ящики с пышной растительностью, а из черепичной крыши выглядывала троица дымоходов.

Небольшая латунная табличка на массивной двери у парадного входа провозглашала название Института на немецком, французском и английском языках. Висевшая над фрамугой из освинцованного стекла видеокамера внутреннего слежения повернула вниз глазок и пристально уставилась на Макбрайда. Тот несколько раз нажал на кнопку звонка, и вот наконец…

— Лью!

Дверь распахнулась. Массивная фигура Гуннара Опдаала, который возвышался даже над немаленьким — метр девяносто — Макбрайдом, заслонила внутреннее пространство холла. Длинноногий, крепко сбитый Опдаал недавно отметил свое пятидесятилетие. Он двигался с грациозной развязностью стареющего атлета, коим, кстати, и являлся: много лет назад норвежец «взял бронзу» в соревнованиях по скоростному спуску. По странному стечению обстоятельств отец Макбрайда завоевал серебро на тех же Олимпийских играх в Саппоро. В семьдесят втором он стал первым биатлонистом, который увез такую медаль в Америку. Узнав об этом, Опдаал снисходительно улыбнулся: «Норвегия — хозяйка биатлона, иначе и быть не может».

Директор фонда пожал посетителю руку и дружески похлопал его по плечу.

— Как доехал? Проблем в дороге не возникло? — поинтересовался скандинав, пропуская гостя в зал и прикрывая за собой дверь.

— Еще сказывается смена часовых поясов, — пожаловался Макбрайд. — А так ничего, прекрасно долетел.

— Как тебе «Флорида»? — спросил Опдаал и с некоторым смущением принял вещмешок Льюиса.

— Роскошный отель!

Норвежец хохотнул:

— Номера большие, согласен. Но роскошными я бы их не назвал.

Молодой исследователь тоже рассмеялся:

— Главное — не дорого.

Опдаал неодобрительно покачал головой:

— В следующий раз советую остановиться в «Цум Шторхен», а уж остальное — забота фонда. Я же говорил тебе, и не раз: создавать условия для ученых — наша прямая обязанность.

Макбрайд смущенно кивнул, пожав плечами, и осмотрелся. Штаб-квартира Института почти не изменилась с тех пор, как он был здесь последний раз: персидские ковры на мраморных полах, рельефные потолки, холсты с цветами и пейзажами на обитых дубом стенах, журналы на деревянных антикварных столиках.

И хотя прежде Льюису довелось побывать здесь лишь два раза, он удивился царящей в здании тишине. Заметив замешательство гостя, Опдаал похлопал его по плечу и махнул в сторону лестницы.

— Мы здесь одни! — воскликнул он, жестом приглашая молодого ученого следовать за ним.

— Во всем здании? — удивился тот.

— Конечно, сегодня же суббота. У нас по выходным на работу ходит лишь босс, и то потому, что у него нет другого выбора!

— Как же так? — поинтересовался Макбрайд, поднимаясь вслед за норвежцем по лестнице. — Неужели…

— Потому что я здесь живу, — объяснил директор.

Хозяин повел американского гостя на третий этаж.

— А я думал, у вас квартира в городе, — заметил Льюис.

Опдаал покачал головой, и лицо его посерьезнело.

— Нет. Здесь, как говорится, мой второй дом. — Он задержался на лестничной площадке и, обернувшись, пояснил: — Жена предпочитает жить в Осло. Ненавидит Швейцарию, говорит, здесь все слишком буржуазно.

— А по мне так в этом и заключается прелесть страны, — возразил Макбрайд.

— Согласен, только у каждого ведь все равно свой взгляд на такие вещи.

— А дети?

— Разлетелись по всему миру: один сын в Гарварде, другой — в Дубае, дочь — в Ролле.

— В колледже?

— Да. Полжизни провожу в небе.

— А остальное время?

Опдаал слегка улыбнулся и направился дальше, вверх по лестнице.

— Остальное время я выбиваю деньги для Института или втыкаю флажки на карту, отслеживая перемещения вашей ученой братии.

Теперь усмехнулся Макбрайд и, не останавливаясь, сострил по поводу того, что совсем запыхался.