У Шолника вырвался низкий, гортанный звук.

Ломен, оторвав взгляд от мертвого тела, взглянул на своего подчиненного.

В карих глазах Шолника горел огонь безумия.

«Неужели я так же бледен, как он? Неужели у меня так же безумно сверкают глаза?»

Их взгляды на мгновение встретились, Шолник сразу отвел глаза, словно шеф застал его за каким-то запрещенным занятием.

Ломен почувствовал, как учащенно бьется его сердце.

Шолник отвернулся к окну. Он вглядывался в ночное море, пальцы были сжаты в кулак.

Ломен дрожал.

Сладкий, искушающий запах. Запах охоты, запах убийства.

Ломен вышел в коридор. Вид мертвого женского тела – полуобнаженного, истерзанного – не принес ему облегчения. Над трупом склонился Боб Тротт, один из новичков, недавно пополнивших штат полиции. Огромного роста, с грубыми чертами лица. На губах у него застыла кривая, недобрая усмешка.

Ломен вспыхнул, глаза его налились сверкающим блеском. Он резко бросил:

– Тротт, за мной. – И прошел в конец коридора, в комнату с выломанной дверью. С явной неохотой Тротт последовал за ним.

Когда Ломен входил в пустой проем, в коридоре появился еще один полицейский, Пол Амберли. Он по приказу Ломена ходил в офис мотеля, чтобы уточнить фамилии постояльцев. Амберли доложил:

– Ключи от двадцать четвертого номера были выданы чете Дженкс, Саре и Чарльзу. – Амберли было двадцать пять лет, он был долговязым, мускулистым, неплохо соображал. Вероятно, из-за узкого, вытянутого лица и глубоко посаженных глаз он напоминал Ломену лису. – Они приехали сюда из Портленда.

– Кто записан в этом, тридцать шестом?

– Тесса Локленд из Сан-Диего. Ломен наморщил лоб.

– Локленд?

Амберли повторил фамилию по буквам.

– Когда она приехала?

– Сегодня вечером.

– У этой вдовы священника, Джэнис Кэпшоу, – сказал Ломен, – девичья фамилия тоже была Локленд. Помнится, когда я связывался с ее матерью, я набирал номер в Сан-Диего. Настырная старая хрычовка. Миллион вопросов. Битый час уговаривал ее согласиться на кремацию. Она говорила, что ее вторая дочь за границей, черт знает где, и вернется только через месяц, чтобы разобраться с вещами сестры и с ее завещанием. Значит, это она и есть.

Ломен и оба полицейских вошли в номер Тессы Локленд. В распахнутое окно врывался ветер. Пол был усеян обломками мебели, разорванными простынями, стеклом от разбитого телевизора, но следов крови не было. Они уже искали тело и не нашли его, очевидно, обитательница номера успела выпрыгнуть в окно, прежде чем «одержимые» выломали дверь.

– Итак, Букер скрылся, – размышлял вслух Ломен, – следует предположить, что он видел «одержимых» или слышал их крики. Он, следовательно, знает, что здесь происходит что-то неладное. Он не понимает смысла происходящего, но он знает достаточно… пожалуй, даже слишком много.

– Можете быть уверены, он сейчас из кожи вон лезет, чтобы дозвониться в свое проклятое Бюро.

Ломен тоже был в этом уверен.

– Теперь нам придется разбираться и с этой шлюхой Локленд. Она наверняка разнюхала, что ее сестра не покончила жизнь самоубийством, а убита теми же тварями, которые напали на чету из Портленда.

– Логично, – сказал Амберли. – Если она пойдет в полицию, то попадет прямо к нам в руки.

– Как знать, – усомнился Ломен. Он начал разгребать ногой хлам, валявшийся на полу. – Помогите мне найти ее сумочку. Дверь выламывали, вряд ли у нее было время на сборы.

Тротт обнаружил сумочку между кроватью и столиком.

Ломен вытряхнул содержимое на матрас. Он осмотрел бумажник, проверил отделение с кредитными карточками и фотографиями и обнаружил то, что искал, – водительское удостоверение. Там перечислялись приметы Тессы Локленд – рост пять футов четыре дюйма, вес сто четыре фунта, блондинка с голубыми глазами. Ломен показал фотографию Тротту и Амберли.

– Да она милашка! – сказал Амберли.

– Не отказался бы попробовать такую, – добавил Тротт.

Ломен содрогнулся, услышав эти слова. Он, как это ни дико, не мог понять, имеет ли в виду Тротт постельное знакомство или он выражает свое подсознательное желание впиться в эту женщину зубами так же, как сделали это звери с приезжими из Портленда.

– Теперь известно, как она выглядит, – сказал Ломен, – это поможет нам в поисках.

Грубые черты лица Тротта были неспособны выражать утонченные эмоции вроде восхищения или сочувствия, но звериный голод и тягу к насилию они передавали великолепно.