Маг подошел к открытому шкафу, заполненному рядами склянок и баночек, и начал в нем копаться, пока не отыскал приличных размеров бутыль. Он заглянул внутрь, и мгновение спустя его гневный взгляд упал на хозяйничавшую в лаборатории троицу.

– Мы все на опыты потратили, – угодливо поспешил с объяснениями один из помощников, мутный же взгляд второго не оставлял ни тени сомнения относительно того, в чем эти опыты заключались…

Родмин с тяжелым вздохом поставил пустой сосуд на стол.

– Вон отсюда! – рявкнул он. – Ну?!

В дверях на долю мгновения возникла отчаянная давка. Они остались одни.

– Садись, – показал Родмин на скамью. – Что ж, придется беседовать на трезвую голову…

– Рассказывай все, что знаешь о старой королеве. Ты был с ней знаком?

– Да, – ответил Родмин, – но только последние не сколько месяцев ее царствования. Она была уже очень стара, почти ослепла и, по правде говоря, ничем особо не занималась.

– А магией?

– Вроде бы да, но раньше, а так, честно говоря, на этот счет ничего в точности не известно.

– Враги у нее были?

– Один. А именно – тогдашняя жена Редрена, та, с которой ее величество развелся с помощью палача.

– Мастера Якоба?

– Угу.

– Сочувствую, кем бы она, ни была.

– Незачем. Он сделал все быстро.

– А когда умерла королева-мать?

Родмин задумался и неожиданно подскочил как ужаленный.

– Чтоб тебя… – выдохнул он.

– Что такое?

– Через четыре недели без малого исполняется ровно семь лет со дня ее смерти.

Они переглянулись. У обоих одновременно мелькнула одна и та же мысль.

– Конец видимому спокойствию, – высказал мысль вслух Ксин.

– Мне очень хотелось бы ошибиться, – глухо простонал маг. – Ты знаешь, что это значит?

– Что королева-мать – упыриха.

– Иди скажи это Редрену.

– Может, лучше ты…

На мгновение наступила напряженная тишина.

– Ксин, ты ведь знаешь упырих, ты говорил, что этот зов не такой, значит…

– Я никогда прежде не встречался с трупами во время вылупления личинки. Чем придираться по мелочам, скажи лучше – королеву после смерти забальзамировали?

– К сожалению, да.

– Значит, эта тварь не могла питаться кровью или печенью, – вслух размышлял Ксин, – или выедать сердце. Это было бы еще полбеды. Она будет питаться страхом и энергией, испускаемой умирающими во время агонии. О существовании подобных чудовищ я только читал.

– О чем ты говоришь, во имя Рэха!

– О том, что начнется во дворце, когда достопочтенная мамочка нашего владыки и благодетеля, короля Редрена, изволит покинуть свою коробочку.

– Нет! Этого не может быть!

– Мне бы тоже очень хотелось, чтобы ты оказался прав.

– Но почему?

– На этот вопрос, наверное, мог бы ответить только король. Ты начинаешь терять самообладание.

– Плевать на самообладание! Если мы ошибаемся или сделаем что-нибудь не так, Редрен сразу с нами расправится. Я больше не буду придворным магом!

– Хорошо, если только это, – согласился Ксин, – но утешься тем, что решать все равно будем не мы. Ничего не поделаешь, нужно сообщить королю.

– На всякий случай нужно еще раз проверить. Предлагаю сегодня в полночь.

– Хорошо, отложу отъезд до завтра.

– Значит, все-таки?

– Я должен туда ехать.

– Воля твоя, – неохотно согласился маг, – приходи сюда после первой смены стражи. Я буду ждать.

Ксин утвердительно кивнул. Вскоре он уже не спеша возвращался к себе. Гвардейцы, мимо которых он проходил, застывали неподвижно, и лишь небрежный жест его руки, напоминавший нечто среднее между солдатским приветствием и движением, которым отгоняют назойливую муху, снова возвращал их к жизни.

За эти пять лет он успел познакомиться со всеми ними. Имена солдат почти двухтысячной дворцовой гвардии он знал на память и теперь невольно перечислял их в уме, выхватывая вытянувшиеся в струнку силуэты из серой безымянной толпы.

Воспоминания нахлынули внезапно, неведомо откуда. Он снова был тем, кого со смесью брезгливости и страха называли когда-то «котолак Ксин», видя в нем лишь одну из многочисленных королевских прихотей. Простые алебардщики, воспитанные в паническом страхе перед всем сверхъестественным, боялись его как огня. Высокорожденных же офицеров, гордившихся чистотой своей крови и древностью, рода, приводило в бешенство его отчасти звериное происхождение…