Шрифт:
– Послушайте, батюшка, – начал он осторожно, – а что, освящать квартиру вы будете в плаще?
– Что вы. Господь с вами, вот у меня здесь одеяние. – Отец Авенир похлопал по объемистому баулу, стоящему рядом с ним.
– А кадить ладаном? – поинтересовался Голавль.
– Все будет, – важно сказал священник.
И Кузьма Дамианович успокоился.
«Нет худа без добра, – размышлял он, – освятит квартиру, все спокойнее жить будет. А может, там вправду какая нечистая завелась?»
Наконец лесное шоссе кончилось, они въехали в Светлый.
Дождь продолжался, возле подъезда никого не было, и Голавль порадовался этому обстоятельству. На лифте поднялись на девятый этаж. Священник раскрыл свой баул, переоделся и кивнул Голавлю: открывай…
О том, что было потом, мы уже рассказывали. Увидев перед собой полуголую женщину, отец Авенир благочестиво перекрестился, однако отметил, что бабенка ничего, как раз в его вкусе. Но в данный момент она была лишней.
Обалдевшая от всего происходящего Голавлиха бочком протиснулась мимо отца Авенира, хотя про себя тоже решила, что попик «хоть куда». Но причина его появления в их квартире оставалась для нее загадкой. Кузьма сделал большие глаза и почти вытолкнул ее за дверь. Несколько минут Голавлиха постояла на лестничной площадке, размышляя о случившемся, потом, недоуменно пожав плечами, вошла в лифт.
11
Прежде всего отец Авенир осмотрелся. Как он и предполагал, квартира оказалась богатой, даже очень. Но разгром, учиненный в ней, был ужасен, несмотря на то что Голавлиха пыталась навести кое-какой порядок. Казалось, здесь не было ни одной целой вещи. Хрустальные люстры были разбиты, мебель сдвинута и частью перевернута. Прекрасная горка карельской березы изрезана вдоль и поперек. Обивка диванов порвана, ковры изодраны и загажены.
Отец Авенир про себя прикинул стоимость ущерба – выходило немало.
«А может, это он сам? – Священник покосился на удрученно опустившего голову Кузьму Дамиановича. – Напился и давай крушить…»
– Расскажите мне, любезный, как все произошло? – попросил поп хозяина.
Тот, запинаясь, стал повторять подробности. Отец Авенир важно слушал, лишь изредка кивал головой.
«Похоже, не врет, – думал он. – Что же это было на самом деле?»
Процедуру изгнания нечистой силы священник представлял весьма туманно. Да, собственно, ни в какую нечистую силу он и не верил.
«Прочитаю «Отче наш», потом «Богородица Дева радуйся», окроплю углы святой водой, потом опять «Отче наш» – работы на час… Надо спросить его о плате».
– Хотелось бы поговорить о гонораре, – начал он.
– О гонораре? – не поняв, переспросил Голавль.
– Ну о вознаграждении.
Голавль достал из кармана красную пачку и помахал ею перед отцом Авениром.
– После окончания – она ваша.
Сердце попа радостно екнуло.
«Неплохо, – в восторге подумал он, – очень неплохо!»
Однако искушенный отец Авенир сделал кислое лицо и демонстративно повернулся к двери.
Голавль пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на разгром, вздохнул и достал из кармана еще одну пачку, но другого цвета.
Поп удовлетворенно кивнул и принялся за дело. Он раздул кадило и начал махать им из стороны в сторону. Церковный аромат поплыл по квартире.
«Отче наш…» – начал он. Зачарованный Голавль сидел в единственном уцелевшем кресле и наблюдал за манипуляциями «его преосвященства».
В это мгновение валявшийся набоку стол сам собой перевернулся и встал на четыре ножки. Священник от удивления раскрыл рот и замер.
– Вот! Вот! – Голавль вскочил с кресла и стал тыкать в сторону стола пальцем.
– Действительно, – недоуменно произнес священнослужитель: дело принимало непредвиденный оборот.
Он еще сильнее замахал кадилом и зачастил молитву: «…да святится имя твое, да сбудется царствие твое».
Здоровенный полированный сервант, стоявший на середине комнаты, медленно со скрипом поехал на свое исконное место.
«Получается!» – мысленно поздравил себя отец Авенир. Голавль одобрительно кивал головой. Он уже не сомневался, что не зря заплатил деньги.
«Молодчага поп, – думал он, – знает дело…»
А отец Авенир разошелся не на шутку, он был в своей стихии. Теперь он не частил, а произносил молитву истово, нараспев, будто перед ним была многолюдная аудитория. Мебель сама собой двигалась на отведенные ей места.
Восторг охватил душу священника.
«Чудотворец, истинный чудотворец», – ликовал он.