Шрифт:
Темные громадины, казалось, обступили их, нигде не было ни огонька. Даже подъезды, которые должны быть освещены, зияли черными провалами дверей. Кругом было абсолютно пусто. Тарасов взглянул на светящийся циферблат: три часа.
Дождь, вроде бы стихший, пошел с новой силой, к тому же поднялся ветер. Он бросал в лицо мокрые брызги и пробирал до костей. Чудилось, будто чьи-то холодные пальцы ползают под одеждой.
– Неужели заблудились? – Тарасов с сомнением стал озираться по сторонам.
– Заблудиться здесь невозможно, – ответил Кулик, – улица прямая, как труба. Мы давно должны выйти на площадь. А ну-ка посвети фонариком, какой это номер дома.
Тусклый луч света забегал по мокрой стене дома, нашарил табличку.
– Номер тринадцать, – с удивлением промолвил майор, – мы что же, ходим вокруг дома?
– Чудеса продолжаются, – с каким-то даже удовлетворением констатировал Кулик. – Вперед, майор!
Они шли еще минут десять, но площади как не бывало.
– А теперь еще взгляни на табличку, – с каким-то отчаянным весельем предложил Кулик.
На табличке виднелся тот же зловещий номер.
Товарищи растерянно остановились.
– Что же делать? – Тарасов недоуменно вглядывался в табличку. Батарейки в фонарике совсем сели, и номер дома едва виднелся.
– Может, вернуться в квартиру Кнутобоевых?
– Только не туда. – Кулик говорил уверенно и четко. – Будем ходить, пока не рассветет. Время, надеюсь, не остановилось?
– Три пятнадцать, – удрученно произнес Тарасов. – Долгонько придется ходить. Прямо наваждение какое-то.
– Ты недалеко от истины – перед нами пример классического наваждения. Потуши фонарь, он еще нам пригодится.
– Но не может такого быть, – начал майор, – чтобы ни в одном окне не было света.
– Ты что, еще не понял, – хмыкнул Кулик, – нечистая сила играет с нами. А вон, по-видимому, и ее представитель. – И он указал на внезапно появившуюся вдалеке фигуру.
– Наконец-то, – обрадованно произнес Тарасов, – хоть одна живая душа.
– Живая ли?
Тарасов уже хотел рассердиться на друга, но, приглядевшись к фигуре, насторожился.
– Пьяный, что ли? – удивленно сказал он. – В такое время?
Неизвестный был уже довольно близко. Он шел не прямо навстречу им, а как бы наискосок, и походка у него была весьма странной. Обычно так ходят сифилитики в последней стадии или роботы в фантастических фильмах. Механические движения неизвестного насторожили Тарасова.
– Эй, гражданин?! – окликнул он его. Фигура повернулась на звук голоса и пошла прямо на них.
Тарасов включил фонарик, и тусклый луч осветил неизвестного. Но и этого света было достаточно, чтобы Тарасов пришел в ужас. Прямо перед ним стоял мертвец. Майор достаточно повидал их на своем веку и не мог ошибиться.
Вместо лица у незнакомца был оскаленный череп со свисавшими кое-где лоскутами кожи. Из провала носа стекала отвратительная жидкость, космы на голове топорщились дыбом, и только глаза блестели при свете фонарика, как две стекляшки.
Страх сковал майора. Дыхание перехватило. Он хотел было крикнуть, но потерял голос, только бессмысленно открывал рот. Мертвец был уже в двух шагах, явственно пахнуло трупной вонью. Он поднял свои костлявые, обтянутые лохмотьями руки, точно хотел схватить Тарасова.
Наконец майор справился с собой, он трясущимися руками нашарил пистолет, убрал предохранитель и спустил курок.
Гулкое эхо выстрела потонуло в шуме дождя. При свете фонарика, который он держал в левой руке, майор отчетливо видел, как пуля раздробила лобную кость и из дыры брызнула черная слизь. Однако мертвый продолжал двигаться так же спокойно, как и раньше. Тарасов отскочил и приготовился снова стрелять.
– Не трать зря патроны, – услышал он рядом голос Кулика.
Тот выскочил вперед, держа в руках что-то длинное. Тарасов различил, что это металлический штатив от фотоаппарата.
Штатив без труда смял гнилой череп, как сминается в лесу под ногой гриб-трутовик. Гниль брызнула во все стороны. Мертвец покачнулся и бессмысленно закрутился на месте.
И в этот момент Тарасов почувствовал на своем плече чью-то ледяную хватку.
Тарасов резко обернулся и при тусклом свете увидел новое чудище, на этот раз женщину. Она сохранилась лучше, но выглядела еще ужаснее. Коричневое оскаленное лицо было вымазано чем-то белым, губы были обведены яркой кровавой краской. Казалось, лицо застыло в беззвучном хохоте. Вцепилась в майора она довольно крепко.