Шрифт:
Дж^хутимес был удивлен. Обращение иноземца, говорившего с акцентом, и смутило и порадовало его. Разве плохо, если тебя знают, если слава твоя перешагнула через пределы страны твоей?
– Благодарю – ответствовал Джехутимес. – Я не знаю тебя, хотя полагаю, что ты – чужестранец.
– Верно, ты угадал. Глаз твой остер, и от него не укроется ничего! К твоим услугам недостойный сын вавилонской земли Тахура, поклонник искусств и всего прекрасного. Хотя занятие купца не всегда позволяет обращать взоры к дарам искусства, тем не менее – правда, не без труда – мне удается иной раз полюбоваться произведением кисти или резца.
Нельзя было не пригласить к столу столь вежливого, столь представительного мужчину, к тому же чужестранца, к тому же любящего искусство, ценящего искусство. И вот Тахура пристраивается к компании молодых людей. Ему уступают лучшее место – возле стены. От удовольствия он обеими руками расчесывает бороду, весело пялит глаза, громко покашливает…
– О тебе много приходилось слышать… – говорит он, обращаясь к Джехутимесу.
– Плохое или хорошее?
– Только хорошее! Самое лучшее!
Ваятель краснеет. Словно девушка. Смущается, как школьник. И от чего? От похвал малознакомого купца!
Ахтой говорит:
– Уважаемый Тахура, нету слов, которые могли бы наиболее полно оценить способности и мастерство нашего Джехутимеса. Он годами не стар, а уж начальник над нами…
– Да, да, – повторил восхищенно купец, – начальник, начальник…
– Сам фараон говорит: вот ваятель, который воистину велик…
– Сам фараон… Сам фараон, – повторяет купец.
– Ухо Джехутимеса обращено к фараону. Он – истинный послушатель его величества…
– Кокэчно, конечно… – Купец не спускает глаз с ваятеля. Они у него словно звезды: горят, горят!
Ахтой превозносит своего начальника, чтобы показать, что слово чужестранца не есть что-то особенное, что Джехутимес слышал кое-что и поприятнее.
Тихотеп поддерживает Ахтоя. Разумеется, Джехутимес не имеет себе равного. Где? В Кеми. А если угодно – во вселенной. Кто видел подобное тому, что выходит из под рук ваятеля? Тихотеп уставился на купца, вопрошая: «Кто?»
Купец развел руками:
– Я видел свет. Ибо торгую там, где возможно и где совершенно невозможно.
Джехутимес захохотал:
– Неужели и там, где невозможно?
– А что? Торгую и там, где невозможно!
Ахтой и Тихотеп чуть не покатывались от смеха.
«…Это очень веселые люди. Клянусь богами, я редко встречал столь жизнерадостных ваятелей. Так могут смеяться люди счастливые. Неужели каменные изображения доставляют им такое наслаждение?..»
Та самая девица Май, которая совсем недавно предстала перед купцом, поднесла сладостей и расставила тарелочки перед гостями.
– Я прошу, – сказал Тахура, – я прошу разрешить мне угостить вас вином. Я запас вина, которое удивит и своей крепостью, и ароматом. Мы, вавилоняне, ценим в вине и то и другое.
– Это правда? – спросил Джехутимес, обращаясь к лавочнику.
– Что вино изумительно?
– Да.
– Верно, господа, вино такое, что его можно пить и пить без конца. Оно целительно для сердца. И от него совсем не мутнеет разум.
– Что же лучшего можно придумать! – воскликнул Ахтой.
Май сходила за вином. И когда она разлила, все нашли его прекрасным.
– Откуда оно? – поинтересовался Джехутимес.
– Тайна, – многозначительно произнес Тахура. – Учтите: я купец, и мое ремесло – торговля. Я брожу по свету.
– В поисках вина? – сказал Ахтой.
– Не только вина.
Тихотеп перешептывался с Май. Он ее увидел впервые, хотя в лавке не в первый раз. Кто она? И давно ли здесь? Она не ответила на первый вопрос. А на второй ответила утвердительно: да, давно.
– Не верю.
– Почему? – Она улыбалась, оголяя зубы, подобные лунным лучам – голубовато-беловатым.
– Вот так, не верю.
– Но почему же? – Она улыбалась глазами, устами, пупком, торчащим невообразимо похотливо. Всем существом…
– Если длвно, то я, значит, слеп.
– Возможно! – Она улыбалась коленями – точеными, мраморными.
– Нет, я не слеп!
Бедный Тихотеп, помощник Джехутимеса, ничего не понимал: неужели встречал ее в этой лавке и ни разу не обратил на нее внимания?
– Не обратил, – сказала она.
– В таком случае я прыгну в Хапи!
– Почему?