– Есть хочешь? – спросил безумец.

– Нет, – ответил Тень. – Наверное, должен был бы, но не хочу.

– А вот я хочу, – сказал безумец.

Кролика он съел быстро: разорвал голыми руками, высосал кровь и костный мозг. Покончив с едой, он бросил обглоданные кости и кровавый мех вниз. Потом прошелся по ветке и остановился на расстоянии вытянутой руки от Тени. Тут он без смущения уставился на Тень и стал с ног до головы рассматривать его – тщательно и осторожно. Подбородок и грудь у него были вымазаны в крови кролика, которую он отер тыльной стороной ладони.

Тени подумалось, что ему нужно сказать что-нибудь.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – отозвался безумец.

Он выпрямился на ветке, отвернулся от Тени и пустил струю темной мочи на луг внизу. Продолжалось это долго. Закончив, он вновь присел на корточки у ствола.

– Как тебя звать? – спросил Гор.

– Тень, – ответил Тень.

Безумец кивнул.

– Ты – тень. Я – свет, – сказал он. – Все сущее отбрасывает тень. – Подумал и добавил: – Они вскоре станут биться. Я видел, как они начали прибывать на место. – А потом безумец сказал: – Ты умираешь. Ведь так?

Но Тень уже не мог говорить. Ястреб расправил крылья и медленно взмыл вверх, подхваченный утренними ветрами.

Лунный свет.

Кашель сотряс все тело Тени, мучительный кашель, резкой болью прошивший горло и грудь. Задыхаясь, он попытался набрать в легкие воздух.

– Эй, щенок, – позвал снизу знакомый голос. Он поглядел вниз.

Луна белым блюдцем сияла среди верхних ветвей дерева – светло как днем, – и в озерце этого блеклого света у корней дерева стояла женщина, ее лицо казалось белым овалом. Ветер зашумел в ветвях.

– Привет, Щенок, – повторила она.

Он попытался заговорить, но только закашлялся, и долгое время позывы рвали ему грудь.

– Знаешь, – услужливо сказала она, – ты умираешь.

– Привет, Лора, – просипел он.

Она поглядела на него мертвыми глазами, а потом улыбнулась.

– Как ты меня разыскала?

Она помолчала, просто стояла в лунном свете.

– Ты – самое близкое, что у меня осталось от жизни. Ты – единственное, что у меня есть, единственное, что не было унылым, безвкусным и серым. Мне можно завязать глаза и бросить меня в морские глубины, и все равно я буду знать, где найти тебя. Меня можно закопать на сотни миль под землей, и все равно я буду знать, где ты.

Он поглядел на женщину в лунном свете, и глаза ему защипало от слез.

– Я разрежу веревки, – сказала она некоторое время спустя. – Я только и делаю, что тебя спасаю, ведь так?

Он снова закашлялся. Потом:

– Нет, оставь меня. Мне нужно это проделать.

А она покачала головой:

– Ты сумасшедший. Ты там умираешь. Ты же останешься калекой, если уже себя до того не довел.

– Может быть, – ответил он. – Но я жив.

– Да, – сказала она мгновение спустя. – Пожалуй, да.

– Ты же мне сказала, – напомнил он. – Там, на кладбище.

– Кажется, столько времени прошло, Щенок, – сказала она. А потом добавила: – Здесь мне лучше. Не так больно. Ты понимаешь, о чем я? Но я такая сухая.

Ветер стих, и теперь он ощутил ее запах: всепроницающая и неприятная вонь гниющего мяса, болезни и разложения.

– Я потеряла работу, – сказала она. – Я устроилась на бензоколонку в ночную смену, но мне сказали, что люди жалуются. Я говорила, что больна, а они ответили, им плевать. Я так хочу пить.

– Женщины, – сказал он ей. – У них есть вода. В доме.

– Щенок… – Голос у нее стал испуганный.

– Скажи им… скажи им, что я просил, чтобы они дали тебе воды.

Белое запрокинутое лицо.

– Мне надо идти, – прошептала она, а потом отрывисто и сухо кашлянула и, скривившись, выплюнула на траву ком чего-то белого. Ударившись о землю, ком распался на части, которые тут же уползли.

Дышать не было сил. Грудь казалась тяжелой, и голова кружилась.

– Останься, – выдохнул он и даже не был уверен, слышала ли она его. – Пожалуйста, не уходи. – Он начал кашлять. – Останься на ночь.

– Я постою здесь недолго, – ответила она и добавила, как мать ребенку: – Ничто тебя не тронет, пока я здесь. Ты ведь это знаешь, правда?

Тень снова кашлянул. Он закрыл глаза – всего на мгновение, так ему показалось, но когда он открыл их снова, луна зашла и под деревом никого не было.

Грохот и глухие удары у него в голове, это – за гранью мигрени, за гранью любой боли. Все предметы распались на крохотные бабочки, которые закружились вокруг него разноцветной пыльной бурей, а потом растворились в ночи.