Что-то завозилось у нее в левом легком, принялось толкаться и елозить, – Лора едва не закашлялась.

Она стояла в узком коридоре, пыльное пианино почти перегораживало проход. Внутри дома пахло старой плесенью. Лора протиснулась мимо пианино, толкнула дверь и оказалась на пороге обветшалой гостиной, заставленной дряхлой мебелью. На каминной доске горела масляная лампа. В камине вяло тлел разложенный на углях огонь, но Лора не заметила и не почувствовала запаха дыма ни внутри дома, ни снаружи. Тусклое пламя даже не пыталось развеять холод в гостиной, хотя – это Лора согласилась бы признать – дело было, вероятно, не в комнате.

Смерть причинила Лоре боль, хотя эти обида и боль заключались в основном в том, что отсутствовало: воду сменила иссушающая жажда, выжавшая досуха каждую ее клеточку, а могильный холод навсегда лишил ее тепла. Иногда она ловила себя на мысли: не согреют ли ее живое и потрескивающее пламя погребального костра или мягкое, бурое одеяло земли, не утолит ли холодное море ее жажду…

Тут она поняла, что не одна в комнате.

На продавленном пыльном диване сидели, словно неживые, три женщины. Впечатление было такое, будто они манекены, часть причудливой скульптуры. Диван был обтянут побитым молью бархатом тускло-коричневого цвета, который когда-то, лет сто назад, наверное, был ярко-канареечным. Когда Лора вошла в комнату, женщины проводили ее глазами, но ничего не сказали.

Лора даже не знала, что они тут будут. Что-то заизвивалось и упало из ее носовой полости. Вытянув из рукава платок, Лора высморкалась, потом скомкала его и швырнула со всем содержимым в огонь, где он опал, почернел и вскоре превратился в оранжевое кружево. Лора смотрела, как съеживаются, коричневеют и горят черви.

Покончив с этим, она повернулась к женщинам на диване. С тех пор, как она вошла, они даже не пошевелились, ни один мускул не дрогнул в лицах, ни единого волоска не выбилось из пучков.

– Здравствуйте. Это ваша ферма? – спросила Лора.

Самая крупная из трех кивнула. Руки у нее были очень красные, а выражение лица невозмутимое.

– Тень… тот парень, что висит на дереве… он мой муж. Он сказал, чтобы я вам сказала, чтобы вы дали мне воды.

Что-то крупное шевельнулось у нее в желудке. Поерзало, потом затихло.

Самая меньшая, ноги которой не доставали до пола, осторожно сползла с дивана и засеменила прочь из комнаты.

Лора услышала, как в глубине дома открывается и закрывается дверь. Затем снаружи донеслась череда громких скрипов и скрежетов, за каждым из них следовал плеск воды.

Вскоре коротышка вернулась, неся коричневый глиняный кувшин. Кувшин она осторожно поставила на стол, а потом отступила к дивану. Она села, заелозила, подрагивая, пока не оказалась вновь вровень со своими сестрами.

– Спасибо.

Лора подошла к столу, оглядывая его в поисках чашки или стакана, но не нашла ничего. Пришлось взять кувшин, который был тяжелее, чем казался с виду. Вода в нем была совершенно прозрачной.

Лора подняла его к губам и начала пить.

Ей подумалось, что это вода холоднее, чем вообще может быть, не замерзая, жидкость. Она заморозила ее язык, зубы, глотку. И все же Лора не могла остановиться: она пила, чувствуя, как вода замораживает ей желудок и кишки, ее сердце и вены.

Женщины наблюдали за ней бесстрастно. С самой своей смерти Лоре не шли на ум сравнения: вещи или были или их не было. Но сейчас, глядя на женщин на диване, она вдруг подумала о судьях, об ученых, наблюдающих за подопытным животным.

Ее пробила дрожь, крупная и внезапная. Лора протянула руку, чтобы опереться о край стола, но стол ускользал и подпрыгивал и едва не убежал из-под пальцев. Стоило ей опустить пальцы на стол, как она начала блевать. Изо рта у нее извергались желчь и формалин, многоножки и черви. А потом она почувствовала, как расслабились сфинктеры: все, что было в ее теле, с силой выходило из него жижей. Она бы закричала, если бы смогла; но пыльные доски пола надвинулись на нее так быстро и больно, что, если бы она дышала, выбили бы из нее дух.

Время нахлынуло на нее волной, заполнило, как вода, завертелось песчаной бурей. Тысячи воспоминаний разом закружились перед ней: вот она потерялась в универмаге за неделю до Рождества и отца нигде не видно; а вот она сидит у бара в «Чи-Чи», заказывает клубничный дайкири, рассматривает своего «партнера вслепую», огромного и серьезного мужчину-дитя, и раздумывает, а как он умеет целоваться; вот она в машине, которая тошнотворно подпрыгивает и скользит, и Робби кричит на нее, пока железный столб не останавливает, наконец, машину, но не пассажиров…

Вода времени, поднятая из родника судьбы, Источника Урд – вовсе не живая вода. Даже не совсем вода. И все же она питает корни мирового древа. И нет другой такой воды.

Когда Лора очнулась в пустом доме, ее била дрожь, а дыхание и в самом деле клубилось облачком в студеном утреннем воздухе. На тыльной стороне ладони темнела, расплывшись мокрым ярко-красным пятном, царапина. Лизнув ее, Лора почувствовала на губах кровь.

И она знала, куда ей теперь идти. Она напилась воды времени из родника судьбы. Мысленным взором она видела перед собой гору.