Какая тебе разница, удивлялась мама, когда Алена со слезами на глазах застегивала эти дурацкие пуговицы разных цветов и конфигураций — еще не хватало бегать по городу в поисках каких-то там пуговиц! Носи бережней, в конце концов!

Алена покорно кивала. А то, что пуговицы с пальто обрывали хулиганы в школьной раздевалке, никого не интересовало. Так же, как никому не было дела, что ей хотелось, допустим, пирога с малиной или рассыпчатого пюре, а вовсе не пельменей или макарон — каждый день, каждый день, каждый день! Мама преподавала в институте, и готовить, конечно же, было некогда. Алена пыталась сама, но это пресекалось в корне: «Нечего тратить время на ерунду! Пища должна быть сытной и полезной, только и всего!»

Слава Богу, теперь у нее есть собственная кухня! Где на окнах висят занавески, вышитые собственными руками, и пахнет сногсшибательно варениками, голубцами, курицей по-татарски — чем угодно! — собственного исполнения.

И пускай она сто раз мещанка!

Алена поставила разогреваться суп, щелкнула чайником и принялась колдовать над бутербродами. Запеченные в сыре ломтики «бородинского», предварительно натертые чесноком, посыпанные зеленью, и обваленные в картофельном пюре. Вкуснятина, пальчики оближешь! Потом она заварила чай, сняла кастрюлю с супом с плиты и стала дозываться Ташку. Та откликнулась не с первого раза и не слишком довольно. Но все-таки пришла.

— А голубцы? — хищно обведя глазами кухню, поинтересовалась дочь.

— Будут, — пообещала Алена, придвигая тарелки.

— Ну, мам! Я в школе уже щи ела!

Алена сунула дочери ложку и салфетку и вполне миролюбиво произнесла:

— Не ври! Мне Мария Андреевна рассказала, как ты ела. Мясо выловила и схомякала, а гущей полила кактусы! Я тебя умоляю, веди себя прилично хотя бы в школе!

— Мам, а ты не разговаривай с набитым ртом! — велела в свою очередь Ташка.

Они переглянулись и хихикнули, как две подружки. И тут в замке заскрежетал ключ.

— Балашов, — скривилась Ташка и решительно поднялась.

— Эй, хватит уже, а? — попросила Алена.

— Я у себя поем, — спокойно сказала дочь, размещая на подносе тарелку с супом, бутерброды и чай.

В коридоре зажегся свет и донеслось радостное:

— Девчоночки! Я пришел, мои хорошие!

— Ну, хоть бы раз в жизни обошелся без сюсюканья, — покачала головой Ташка.

Алена нахмурилась. Алексей Балашов — хороший человек, и любит их обеих, и вообще…

— Что вообще? — ехидно сверкнули черные глаза. — Он — твой муж, вот ты с ним и сиди! А я обойдусь как-нибудь!

— Девочки! Ау! — надрывался в прихожей хороший человек Алексей Балашов.

Алена еще раз с печальной укоризной взглянула на дочь и пошла встречать мужа. Он действительно казался ей положительным во всех отношениях, и Наташкино пренебрежение было совершенно непонятно. Ведь дочь не ревновала, не утопала в эгоизме, их совместному проживанию — то есть, гражданскому браку — не препятствовала, истерик не закатывала, козней не чинила, хотя поначалу Алена опасалась именно этого. А вышло совсем иначе. Алексей изо всех сил старался Ташке понравиться, но в ответ получал только снисходительные ухмылки. «Ненавижу подлиз!» — кричала Ташка, когда Алена уговаривала ее быть к нему подобрей. Дочь считала Алексея кем-то вроде далекого родственника из глуши — неуклюжего, развязного и надоедливого, как муха.

С другой стороны, все могло быть намного хуже, сказала себе Алена. И это помогло ей успокоиться.

А в голове будто сама собой нарисовалась знакомая картинка из мечты: они с дочерью в белых пальто за столиком парижского кафе. И тот, кого они обе ждут, зовется как-то иначе, не Алексей Балашов, нет.

Тьфу, ну что за глупость?!

Зачем ей кто-то, кроме Леши?! Он — теплый, сильный, надежный, как плюшевый мишка из детской. А она — женщина, давно распрощавшаяся с иллюзиями, и точно знает, что влюбленность ни к чему хорошему не приведет. Однажды она уже вышла замуж по великой любви, и чем это кончилось? Пшиком. Вселенским несчастьем, о котором она никому и никогда не рассказывала. Опустошенностью. Разочарованием. И все потому, что она сама все придумала про него, а потом принялась это «все» любить. Молодости свойственны подобные фокусы.

А Балашов — хороший человек. Его она не выдумывала, его она приняла — отчасти потому, что другого выхода просто не было. Или утопиться с тоски, или Балашова принять. Топиться она не могла из-за Ташки. Не имела права. А ведь тянуло — особенно по ночам, когда так ясно обнаруживалось, что постель слишком широка для нее одной.

Хотелось отогреться, хотя бы чуточку, самую малость. Балашов оказался похожим на уютную, большую печку. Иногда он Алену раздражал, но не часто. Она приучила себя к мысли, что нельзя ждать, ждать чего бы то ни было. Кому-то подходит правило «не верь, не бойся, не проси», а ее спасает вот это «не жди!» Когда ожидания не оправдываются, очень больно.

Поняв это после развода с первым мужем, она раз и навсегда решила: «Ждать от жизни нечего, надо потихоньку пользоваться тем, что уже есть». Иначе потом придется собирать себя по кусочкам.

Вот случился человек хороший — бери. Естественно, не сразу, а приглядись, обдумай, тщательно взвесь. Как говорится, семь раз отмерь, один отрежь. Чем больше Алена раздумывала, тем больше убеждалась, что у них с Балашовым получится отличная семья. Он был работящим, ласковым — сюсюкал, как выражалась Ташка, но это лучше, чем мужская обычная сухость! — с ним было интересно поболтать о том, о сем, он всегда внимательно слушал ее, старался понять, глядел с беспокойством. Это так здорово, когда за тебя кто-то беспокоится.