— Что, если Майкл не захочет играть по вашим правилам? Что, если он не захочет расстаться… и будет искать встреч со мной?

— От тебя, Нэнси, мне нужно только одно: чтобы ты пообещала мне, что будешь держаться от Майкла подальше. Что будет делать Майкл — это уж ему решать.

— И вы… вы согласны заключить наш договор на таких условиях? Если… если я еще буду нужна Майклу, если он станет разыскивать меня, то вы все равно готовы выполнить все, о чем сейчас говорили?

— Да, в любом случае я намерена исполнить свои обязательства.

И Нэнси, незрячая, страдающая от боли, лежащая в чужой, темной комнате, Нэнси, которая всего секунду назад была раздавлена, уничтожена и не знала, куда деваться от горя и отчаяния, неожиданно почувствовала себя победительницей. Она знала Майкла гораздо лучше, чем его собственная мать, и ни секунды не сомневалась, что он не бросит ее на произвол судьбы. Он непременно разыщет ее, чтобы помочь преодолеть все трудности.

Но к этому времени она уже будет на пути к выздоровлению, на пути к тому, чтобы снова стать собой. В этом пари мать Майкла просто не могла выиграть, как бы она ни старалась, и Нэнси даже подумала, что поступает не совсем честно, принимая ее предложение. Впрочем, выбора у нее действительно не было. Она должна была сказать Марион «да».

— А ты? Ты обещаешь? — Марион склонилась над Нэнси и, сдерживая дыхание; напряженно ждала слов, которые освободили бы Майкла от этой обузы.

И она их услышала, но для Нэнси эти слова означали победу, а не поражение. В них сосредоточилась вся ее вера в Майкла и в его любовь. Нэнси хорошо помнила его слова, сказанные над спрятанными под камнем смешными пластмассовыми бусами. Майкл поклялся, что никогда не скажет ей «прощай», и она не могла не верить ему.

— Так каков будет твой ответ, Нэнси? — томясь неизвестностью, поторопила ее Марион. Она уже всерьез начинала опасаться за свое сердце, которое отчаянно колотилось в груди. Оно могло попросту не выдержать напряжения.

— Да, — ответила Нэнси. — Я обещаю…

Марион Хиллард, одетая в черное платье из тонкого джерси и черный бархатный жакет от Кардена, стояла в дверях больницы, наблюдая за тем, как двое санитаров грузят в машину «Скорой помощи» носилки, на которых лежала Нэнси. На часах было шесть утра, но за прошедшие двенадцать часов она больше ни разу не разговаривала с девушкой. После того как они заключили свой договор, Марион сразу же нашла Викфилда и попросила его позвонить хирургу из Сан-Франциско.

Викфилд был вне себя от радости. Он звонко расцеловал Марион в обе щеки и тут же стал звонить. Питера Грегсона он застал дома. Выслушав Вика, знаменитый хирург ответил согласием, но попросил, чтобы Нэнси переправили к нему на Западное побережье как можно скорее, и Марион сразу же перезвонила в Бостонский аэропорт и зарезервировала специальные места в салоне первого класса на восьмичасовой рейс до Сан-Франциско для Нэнси и двух сиделок. Стоило это недешево, но за расходами Марион не постояла, и счастливый Вик стал готовить пациентку к отправке.

— Этой мисс Макаллистер крупно повезло, — сказал Викфилд, подходя к Марион, которая только что раздавила носком туфли очередную сигарету.

— Да, — коротко ответила Марион, бросая на врача быстрый взгляд. — Кстати, Вик, имей в виду: я не хочу, чтобы Майкл об этом знал. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Викфилд понимал ее очень хорошо. Настолько хорошо, что расслышал в ее тоне вполне отчетливое и недвусмысленное «а иначе…».

— Если проговорится кто-то из медперсонала или ты сам расскажешь Майклу что-то из того, что здесь произошло, я немедленно заберу его отсюда, ясно?

— Но почему? — удивился Викфилд. — Мне кажется, Майкл имеет полное право знать, что ты сделала для девочки.

— И тем не менее я хочу, чтобы это осталось между нами, Вик. Между нами четверыми, включая Нэнси и Грегсона. Майклу вовсе не обязательно знать обо всем, что я делаю и почему. Когда он придет в себя, никто из персонала не должен даже упоминать при нем о девчонке. Это только напрасно его взволнует.

Если, конечно, он придет в себя… Несмотря на отчаянные протесты Викфилда, Марион всю ночь просидела возле кровати сына. Она то дремала, то снова просыпалась, но так и не пошла отдыхать. После разговора с девчонкой она испытала неожиданный подъем и прилив сил. Нэнси отреклась от Майкла, и Марион больше не сомневалась, что ее сын будет жить. В каком-то смысле решение Нэнси давало новую жизнь им обоим, и Марион ни минуты не сомневалась в том, что поступила правильно.

— Ты ведь не скажешь ему, Роберт? — снова спросила она, и Викфилд вздрогнул. Марион называла врача по имени только тогда, когда ей хотелось напомнить, что сделали Хилларды для его больницы.

— Разумеется, нет, если ты этого хочешь.

— Да, я этого хочу.

Задняя дверца «Скорой помощи» негромко скрипнула, закрываясь, и перед глазами Марион в последний раз мелькнули спины сиделок и голубые простыни, которыми было укрыто тело девушки. Сиделки должны были сопровождать Нэнси до Сан-Франциско и оставаться там с ней в течение восьми-девяти месяцев. По истечении этого срока, как уверял Грегсон, пациентка уже сможет обходиться без посторонней помощи, однако в первые полгода — пока он будет работать над восстановлением ее лица, ее глаза большую часть времени будут забинтованы. Фактически ему нужно было реставрировать почти все лицо целиком, так что Марион это не удивило.