Утро застало заговорщиков за трапезой. Нервное напряжение, борьба с Гараней и Фиалкой вызвали у них зверский аппетит, и они жадно рвали копченое мясо зубами, запивая молоком кокосовых орехов.

Вместе с ними сидели Кроша и Самусь, но ни бомж, ни девушка к еде и не прикоснулись. Они чувствовали себя не в своей тарелке и мрачно посматривали на Гараню и Фиалку, которые лежали неподалеку, связанные по рукам и ногам.

Девушка уже очнулась и ругала Малеванного последними словами. У нее болела голова от удара, но она стойко терпела боль и пыталась незаметно для заговорщиков развязать руки.

– Заткнись, сука, – лениво сказал вор и звучнорыгнул. – Пока я тебе язык не вырвал.

– Сейчас я с ней разберусь, – подхватился Люсик. – Я эту тварь на куски изрублю.

– Остынь! – прикрикнул на него Малеванный. – Нам мокруха ни к чему. – Он посмотрел на расцарапанную физиономию Люсика и неожиданно заржал: – Ну и видок у тебя… Краше в гроб кладут. Да-а, девка борзая…

Люсик хмуро отмолчался. Он сел и, не поднимая глаз на Малеванного, начал обгладывать кость.

– Ты, это, не суетись… – понизил голос вор. – Замочить эту шалаву – раз плюнуть. А как на это посмотрит босс? Не догадываешься? То-то. И я понятия не имею. Хрен знает, что у него на уме. Не понравится ему наша самостоятельность, отдаст приказ – и привет. Зароют нас здесь, может, даже на этом пляже. Зачем нам искать лишние приключения на свои задницы?

– Ну, не знаю…

– Зато я знаю, – отрезал Малеванный. – Будем действовать по плану, как договорились. Лады?

Люсик согласно кивнул. Но во взгляде, который он бросил на Фиалку, светилась лютая злоба.

Он не понимал, что с ним случилось. За трое суток, проведенных на острове, в его мягкой, пластичной душе образовался колючий ком. И колючки росли из твердого панциря.

Смятение и ужас, испытанные Люсиком после того, как убили его дружка, постепенно пошли на убыль, и их место поначалу заняло чувство обреченности. А затем оно истончилось до обыденности и стало несущественным фактором.

Вся эта метаморфоза произошла настолько быстро, что Люсик влез в новую шкуру совсем неподготовленным. И теперь его чувства пребывали в полном беспорядке, быстро и хаотически меняя окраску – как в калейдоскопе.

Люсик, который совсем еще недавно мухи не мог обидеть, теперь готов был не колеблясь расправиться с Фиалкой. В ее облике ему виделся весь женский род – то, что он терпеть не мог, что в нем вызывало органическое отвращение.

Пожалуй, впервые за всю свою жизнь он испытал непередаваемо восхитительное чувство упоения властью. Властью безграничной, пусть и на таком крохотном пространстве, как этот остров. Он завоевал (да, завоевал! Люсик в этом совершенно не сомневался) право безнаказанно казнить и миловать своих товарищей по несчастью, и никто – НИКТО! – кроме Малеванного, не мог ему перечить.

Но и вор уже не казался Люсику непререкаемым авторитетом. Малеванный был хлипче и слабее его, а потому неожиданно возвысившийся в собственных глазах Люсик лишь делал вид, что повинуется распоряжениям вора. На самом деле он был готов в любой момент выйти из подчиненного состояния.

Гараню будто заклинило. В отличие от Фиалки он лежал тихо и смирно. Алкогольный синдром уже прошел, но состояние заторможенности осталось. Он никак не мог сообразить, с какой стати Малеванный и Люсик связали его и Фиалку и что они будут делать с ними дальше.

Тем временем заговорщики закончили завтракать и начали вершить «суд». На этом опять-таки настоял вор, которому страсть как хотелось хоть раз в жизни побыть на месте прокурора.

Люсик смирился с его задумкой без особой охоты. Он считал, что лишние разговоры никому не нужны. Но Малеванный хотел соблюсти хотя бы видимость законности.

– Тэ-экс… – Вор критическим взглядом окинул связанных недругов. – Вот вы и влипли, голубки.

– С-собаки… – прошипела сквозь зубы Фиалка.

– Но, ты! – вскипел Люсик и сильно пнул ее ногой под бок. – Молчи и слушай, что тебе говорят… тварь.

– Как видите, кореша, конвой у нас строгий… – Малеванный хохотнул. – Так что советую язык не распускать.

Фиалка обожгла его гневным взглядом, хотела было еще что-то сказать, но, взглянув на Люсика, который злобно щерился, словно оголодалый шакал, благоразумно промолчала.

– Вот так оно будет лучше, – с удовлетворением сказал вор. – А теперь слушайте и внимайте. Мы тут решили на нашем толковище, что вы должны свалить. Верно я говорю? – Малеванный остро взглянул на Самуся и Крошу.

Бомж опустил голову и промычал что-то невразумительное – он панически боялся вора, а Кроша ответила пустым взглядом, в котором застыло полное безразличие к происходящему.

– Как видите, народ сделал свой выбор, – с удовлетворением констатировал Малеванный. – Нам не нужны смутьяны. Поэтому приговор будет следующим… – Он сделал эффектную паузу и продолжил: – Вы покидаете нас, и чтобы вашего духу здесь не было. Иначе… – Вор многозначительно умолк.

– Что – иначе? – наконец подал голос и Гараня.