Я позвонила Кевину. Он с радостью возьмет детей на один день раньше. Фред зарезервировал мне место на курсах. Сегодня вторник. Но мне еще кое-что требовалось сделать.

– Дознание, основанное на выслушанных нами многочисленных свидетельствах, показало, что милорд Жиль де Ре и его сообщники, последователи и приверженцы заманили большое количество детей разного возраста, а затем убили их, чтобы получить их кровь, сердце, печень и другие части тел и отдать в жертву дьяволу или совершить с ними другие ритуалы.

Это было произнесено священником-доминиканцем Жаном де Тушерондом, без малейших эмоций, даже без мрачного выражения на лице, которое должно сопровождать подобные обвинения. Сам милорд не присутствовал на этом заседании восемнадцатого сентября, целью которого было не заставить его ответить за гибель детей – это будет сделано позже, – а составить официальный документ о случившемся, чтобы, когда начнется процесс в церковном суде, все документы – именем Бога и Короля – были в порядке, и петля на шее Жиля де Ре затянулась как можно туже.

Среди тех, кто ждал своей очереди дать показания, были люди, с которыми мы встречались в Сент-Этьене, те, что проделали весь путь до Нанта, дабы память о малыше по имени Гийом Брис не разметал по свету ветер, как пыль, какой наверняка стал он сам. Но в их истории появилась новая деталь – женщина, похитившая мальчика.

– Один человек из нашей деревни говорит, что примерно в прошлый день Святого Иоанна он встретил пожилую женщину, пятидесяти или шестидесяти лет; поверх платья у нее была надета короткая льняная туника. Чуть раньше он видел ее в лесу неподалеку от Сент-Этьена, она направлялась в Нант. В тот же день он видел Гийома Бриса около той самой дороги, где заметил женщину. Он говорит, что это совсем рядом с домом священника, неподалеку от которого живет человек по имени Симон Лебретон, про которого известно, что он последователь милорда Жиля де Ре. Мы выступаем от имени этого ребенка в надежде получить объяснение его исчезновению.

«О Мишель, – подумала я поздно вечером, стоя на коленях около своей кровати, – как же тебе повезло, что у тебя были мать и отец, и брат, которые оплакивали тебя».

Каким же, наверное, чудесным был тот пропавший мальчик, если о нем вспоминают с такой нежностью. Мне он представлялся одним из тех детей, что отличаются веселым нравом, имеют чистое сердце и всегда находят способ справиться с трудностями, встречающимися у них на пути, иными словами, идеальная жертва для исчадий ада, прячущихся в лесной тени, доверчивый ребенок, не ведающий зла. Я представила себе, как пожилая женщина взяла красивого мальчугана за руку и, ласково улыбаясь, пообещала то, перед чем он устоять не мог: хорошую одежду вместо лохмотьев, чистую теплую постель, достаточно еды, чтобы он навсегда забыл о голоде, ботинки, которые защитят его ноги зимой.

– Тебе нужно только пойти со мной к моему хозяину, который обожает хорошеньких маленьких мальчиков, таких, как ты, и очень хочет с тобой встретиться.

Его родители, которых прибрал наш Господь, так и не узнали, что случилось с их сыном, – возможно, к своему счастью. По крайней мере, я предполагала, что могло произойти с моим. И могла направить свою ненависть на вполне определенный предмет.

В таком случае, откуда же моя неуверенность и сомнения?

В понедельник девятнадцатого сентября Жиль де Ре должен был предстать перед его преосвященством в большом зале Тур-Нёв. Никто из тех, кто должен был выиграть от неминуемого падения милорда, не получил разрешения присутствовать – Жан де Малеструа не собирался допустить, чтобы про него сказали, будто он облегчает им жизнь, а также он не позволил им войти в зал суда до того, как туда допустили публику.

Он чуть было не запретил мне присутствовать в зале суда. Он вошел в прихожую, где я занималась его священным облачением, и объявил:

– Жильметта, я не думаю, что вам сегодня следует присутствовать в суде.

– Вы обещали мне, что я буду присутствовать – что стану свидетельницей всего, – когда я согласилась прекратить свое собственное расследование в пользу вашего, – почти закричала я.

– Я не давал никаких конкретных обещаний.

– Ваше преосвященство, как вам не стыдно! Неужели вы хитростью собираетесь лишить меня возможности участвовать в деле, которое я начала без вашей помощи и которое было проведено настолько хорошо, что вы посчитали возможным заняться им после меня?

Жан де Малеструа поморщился, поскольку не привык, чтобы на него кричали, да еще так пронзительно. Как, впрочем, и его охрана, которая примчалась на шум. Одним движением глаз он отослал их, и мы снова остались одни: я в ярости, которая росла с каждым ударом сердца, он – со своим проклятым терпением.

– Вы выставляете все в таком невыгодном свете. Я же всего лишь хотел защитить вас от страданий.

– Вы меня хорошо знаете, брат; я не из слабых. Бог столько раз меня испытывал, что я стала сильной.

– Я хотел бы защитить вас от испытания, которое Он приготовил вам сейчас. Оно может оказаться слишком тяжелым.

– Вы часто напоминаете мне, что Господь не отказался испить горькую чашу – и я вам это повторю.

– В моей власти запретить вам присутствовать на слушании. И вам это известно.

Какое возмутительное предательство!

– Естественно, ваше преосвященство, вы можете поступить со мной как посчитаете нужным, пока я остаюсь вашей личной служанкой. Но не удивляйтесь, если я сброшу этот проклятый покров и перестану вам подчиняться.