–  В затылок!
– не преминул съязвить долговязый.
– В две шеренги.

Похожий на горбуна приостановился, озабоченно озираясь и, кажется, ища, чем бы в этот самый плакат запустить. Однако снег вокруг был грязный, камни - тоже, а рук марать не хотелось.

Мимо прошли три подростка. Шедший по центру, судорожно жестикулируя, о чем-то взахлеб рассказывал. Кажется, о некой рок-группе. Словарный запас у меломана то и дело иссякал, и тинейджер постоянно срывался на звукоподражание:

–  …та-кой, в натуре, такой… врр… ззу…

–  О!
– сказал долговязый, назидательно воздевши палец.
– Вот что случается с теми, кто, вмазав, не упражняется в родной речи… - Тут он взглянул искоса на спутника.
– Ну ты чего, Влад? Опять козлы? Ненавидишь?

–  Достал меня этот город, - сквозь зубы ответил тот, что был похож на горбуна.

–  В другой бы переехал.

После таких слов лицо Влада смялось, как пластилиновое.

–  Других не бывает.

Они перебрались на ту сторону улицы и двинулись дворами, сознательно забредая в лужи, чтобы отмыть обувь. Влад шел молча, с криво застывшим оскалом. Потом ни с того ни с сего окликнул ворчливо:

–  Слышь, Андрюх. А знаешь, сколько Игорьку лет?

–  Лет сорок?

–  А за пятьдесят не хочешь?

Долговязый Андрюха поморгал.

–  Столько не живут!
– убежденно сказал он, но Влад его вроде бы даже и не услышал.

–  Такая вот фишка, - скрипуче продолжал он.
– В отцы нам годится. Вроде бы о чем с ним говорить?

–  Н-ну, мужик-то, согласись, умный…

–  Умные храмы строят, - буркнул Влад.
– Только мне с ними не то что говорить… Упс! Чуть не проскочили…

И они вошли в распахнутый настежь крайний подъезд серой облупленной пятиэтажки. В подъезде сильно пахло кошачьей мочой и людским потом. А может, и не потом. Может, бульоном. Но в любом случае букет был на редкость мерзкий.

Дверь им открыл хозяин квартиры - тот самый Игорек, о ком только что шла речь. Выглядел он и впрямь на сороковник - ни пуза, ни лысины. Крепенький такой неприметный мужичок среднего роста, неопределенного возраста…

Проведя гостей в обшарпанную комнатенку, закрыл и сдвинул на край стола пару изрядно потрепанных фолиантов. Запросто можно было подумать, будто еще минуту назад он усердно что-то читал, а то и выписывал… Однако на месте убранных книг четко обозначились темные заплаты чистой полировки. Иными словами, к томам этим хозяин не прикасался по меньшей мере дня два-три. Скорее всего валялся на диване и, глядя в потолок, мыслил…

О самом Игорьке было известно следующее: работает где-то, кажется, в котельной, образование - высшее незаконченное, пьет мало, но сильно увлекается историей. С первой женой - развелся, вторая - померла. Среди соседей слывет тронутым. В котельной - тоже.

–  Ну и что там, снаружи?
– полюбопытствовал он.

Говорил Игорек надменно, почти не размыкая губ. Да и улыбаться старался пореже. Зубы - ни к черту, а к стоматологу идти - не на что.

Долговязый Андрей немедленно вытянулся в струнку, как на утреннике в детском саду, и самозабвенно продекламировал:

–  Мы стреляли, мы стреляли, наши пальчики застряли! Мы их вынем, разомнем и опять стрелять начнем!

–  Ишь ты!
– подивился хозяин.
– А еще? Андрей задумался на секунду, потом сквасил плаксивую рожу и тоненько запричитал с кавказским акцентом:

–  У нас в Чечне выдали зарплату заложниками-и только за ноябрь…

–  Сам придумал?
– мрачно осведомился Игорек.

Андрей сделал надменное лицо и спесиво повел носом.

–  Черт его знает!..
– с тоской проговорил хозяин.
– Ну вот почему ты здесь, а на телевидении всякая сволота, всякие Жоржи Бенгальские? Ладно… Кто куда, а я за стопками.

Шаркая, вышел. Гости переглянулись.

–  В самом деле расстроился, - понизив голос, озадаченно сообщил Андрей.

Влад, по обыкновению, скривился и не ответил. Оглядевшись, сел в облезлое кресло возле стола и с недовольной гримасой принялся изучать убогое жилище Игорька. Пол не мели уже, наверное, недели две. Пыль покрывала все, даже клавиатуру увечной пишущей машинки и торчащий из-под валика желтоватый лист с парой бледных строк скорее вытисненного, нежели отпечатанного текста. Лента, машинки (тоже сухая, пыльная) была избита до дыр.

«Гонсало Герреро… - приподнявшись, с трудом разобрал Влад.
– Кораблекрушение - 1511. "Ведь у него жена туземка и трое крепких ребят; сам он стал совсем индейцем: пронзил себе уши и нижнюю губу, изрезал щеки, раскрашивает тело. Герреро силен и пользуется большим уважением". Херонимо Агилар».

–  Игорек, - позвал он, когда хозяин вернулся с кухни.
– А Герреро - это кто?

Нисколько не обидевшись на «Игорька» (видимо, здесь принято было общаться запросто), тот лишь усмехнулся, обнажив-таки обломки зубов. Поставил стопки на стол, снял машинку, отнес ее в угол. Распихал фолианты по полкам и, небрежно разметя сухой тряпкой пыль, вновь обернулся к Владу.