Шрифт:
— День добрый, святой отец. Это я и есть. С кем имею честь?
— Меня зовут брат Варлам. У меня к пану деловой разговор. Где мы можем поговорить?
Крепкий, дородный хозяин лавки окинул рыцаря оценивающим взглядом. Монах… Чего может быть нужно монаху? А впрочем…
— Прошу, святой отец — хозяин открыл прилавок, делая приглашающий жест — Угодно промочить горло с дороги?
— Пан Кшиштоф, что вам известно о судьбе вашей племянницы?
Пан Кшиштоф настороженно блеснул глазками, уже изрядно заплывшими жиром. Состроил постную мину, вздохнул.
— Бедная девочка. Её мать ни за что не хотела после смерти мужа оставаться в этом доме, забрала ребёнка и престарелую, больную мать и уехала, даже не сказав, куда.
Первей покатал желваки, помолчал.
— С ней что-то случилось?
— Нет, пока нет. Пан Кшиштоф, скажите, этот дом принадлежал вам с братом?
Настороженность в глазах хозяина сменилась угрюмостью.
— Вот вы о чём… У меня есть бумаги из городского магистрата, по которым я являюсь единственным законным владельцем этого здания и всего, что в нём находится. Что ещё?
— И вы считаете, вы правы?
Хозяин встал.
— Вот что, святой отец. Если кто-то имеет претензии на этот дом, то разговаривать мы будем в городском суде. Я вам не какой-то нищий, и закон на моей стороне. Да, я прав, и буду прав! Всё, уходите!
Первей сосредоточился, вызывая дрожь… Всё.
— Значит, так. Сейчас мы вызовем оценщика, и он скажет, сколько стоит этот дом со всем имуществом. Половина этой суммы принадлежит жене вашего брата, а теперь его дочери, вашей племяннице.
— Сорок злотых. У меня нет такой суммы, — деревянным голосом произнёс пан Кшиштоф.
— Жаль. Недостающее придётся одолжить. У кого вам удобнее?
— У старого Вацлава. Мне не хватает до сорока шестнадцать злотых. Он даст под залог.
— Ну и отлично. Идите и возьмите. Я буду ждать тут.
— Кшиштоф, кто пришёл? Здравствуйте, святой отец… — в кабинет заглянула жена хозяина, худощавая жилистая женщина с резкими чертами лица.
— День добрый, пани, — улыбнулся Первей. — Присядьте, вы устали.
— Я не…
— Вы устали. Вы очень устали, вам хочется спать. Ваши веки тяжелеют… Спать… Спать…
Хозяйка сидела на скамейке, привалясь к стене и ровно, глубоко дыша. Рыцарь вновь обратил своё внимание на пана Кшиштофа.
— Так я жду, пан Кшиштоф. Идите и принесите мне сорок злотых. Вперёд!
Хозяин встал, тяжело ступая, как сомнамбула, двинулся к выходу. Первей подошёл к окну, наблюдая сквозь мутные зеленоватые стёкла, как пан Кшиштоф пересекает улицу, не обращая внимания на окрики кучеров и на всех конных и пеших вообще. Не задавили бы его, озабоченно подумал Первей. Грубая работа, вообще-то. Ещё дадут ли человеку в таком состоянии деньги?
Сзади на лавке ровно дышала хозяйка. Первей обошёл комнату. Ага, вот…
Двухведёрный бочонок с пивом стоял в самом углу. Выбив пробку, Первей напился прямо из бочонка. Неплохое пиво…
«Порезвился, рыцарь? Отвёл душу, восстановил справедливость?»
«Что-то не так, Родная?»
«Всё не так. Сейчас он будет взят патрулём, ещё чуть погодя от удара по рёбрам очнётся, и где-то через четверть часа здесь будут гости. Много гостей, с арбалетами. Уноси ноги немедленно, прямо сейчас!»
Рыцарь оставил в покое бочонок и не мешкая направился к выходу. Голос знает, что говорит. Четверть часа — едва хватит, чтобы скорым шагом покинуть городские ворота. Или не хватит?
«Не хватит. Пешего тебя догонят. Бери любого коня, только тихо. С хозяином работай аккуратно!»
Первей остановился на перекрёстке, высматривая подходящую животину. Всё как на грех одни извозчичьи клячи… Ага, вот!
Разряженный в пух и прах щёголь гарцевал на поджаром скакуне, сером в яблоках. Подходяще…
— Могу я просить ясновельможного пана уделить смиренному слуге Господа минуту?
Щёголь на скакуне остановился, конь переступал копытами. Ого, да с ним ещё и охрана!
— Чего тебе?
Первей сосредоточился… Всё.
— Мне нужен ваш конь, ясновельможный пан. А вы, панове, стойте смирно, покуда я не скажу вам «довольно».
Щёголь послушно слез с коня, пятеро его телохранителей сидели в сёдлах истуканами. Рыцарь вскочил в седло, погнав серого скакуна во весь опор, на ходу соображая, как сделать так, чтобы решётка городских ворот не обрушилась перед его носом, после чего, очевидно, последует залп из арбалетов.