Шрифт:
Яна оказалась вполне живой и расторопной девчонкой — едва оправившаяся от общения с инквизицией, она тут же приступила к уборке, соорудив из придорожных кустов веник-голик, вымела пол в хижине, и покуда Первей ходил за водой к ближайшему буераку, в котором бил маленький родничок, в очаге уже пылал огонь.
— Ну ты какая молодчина! Надо же, даже хворосту раздобыла на всю ночь. И чистота в доме. Ты настоящая хозяйка!
Девчонка порозовела от похвалы.
— Спасибо, добрый пан. А хворост лежал тут, рядом. Кто-то запас его для ночёвки, да не истратил.
Первей поправил покосившийся колышек-рогульку, водрузил котелок на перекладине над костром.
— При такой хозяйке за ужин я спокоен. Возьми в седельной сумке мешочек с горохом и соль, да, там ещё хлеб остался и кусок копчёного сала. Думаю, на ужин нам хватит.
Яна снова захлопотала возле очага, и рыцарь невольно залюбовался быстрыми, лёгкими движениями девочки. Подумать только, сейчас она уже валялась бы, как изорванная грязная тряпка, в том страшном подвале, ожидая мучительной смерти… И всё это Бог терпит…
«Он терпит многое, но не всё»
«Ты наблюдаешь за мной, Родная? Я думал, ты отдыхаешь»
«Нет, рыцарь. Я с тобой. Я теперь всё время с тобой. Нравится тебе эта девчонка?»
«Хорошая кому-то будет хозяйка. Знаешь, что я думаю? Если бы даже за все эти годы, что мы с тобой… мне удалось только одно это дело — всё было не зря»
«Да, рыцарь. Всё было не зря. Все эти годы»
— Мой господин, ужин сейчас будет готов. У вас есть приправы какие-нибудь?
— Яна, всё, что найдёшь в сумках, твоё. Хозяйничай, не стесняясь.
— А кем был твой отец?
— Он был замочник, шлоссер, как говорили немцы. Отец делал очень хорошие замки, и ещё сундучки и шкатулки, и дядя их продавал.
Яна замолчала, погрузившись в воспоминания. Рыцарь не мешал ей — у него хватало своих дум.
— Тятенька был добрый. Он очень любил нас с мамой, и к бабушке относился с уважением. А потом у него сильно заболел живот, поднялся жар, и он умер. А дядя…
Девчонка сглотнула.
— Дядя выправил себе какие-то бумаги, по которым весь дом якобы принадлежал ему. А нас выгнал. Сказал, нахлебников ему не надобно.
Первей раскатывал войлочную кошму, которую всегда возил на седле, на случай такой вот ночёвки. Хорошая кошма, можно спать прямо на голой земле, только вот беда — узенькая, рассчитана на одного.
— Ладно. Давай спать, пани Яна. Извини, в тесноте, да не в обиде, как говорят московиты.
Огонь в очаге понемногу угасал, но света было ещё вполне достаточно, чтобы разглядеть, как внезапно покраснела девчонка, словно маков цвет.
— Да, добрый пан.
— Ты можешь звать меня по имени — Первей.
— Хорошо… пан Первей.
Решение, давно уже зревшее в голове у рыцаря, окончательно прояснилось.
«Родная, отзовись»
«Да, рыцарь»
«Мне необходимо наведаться в город Краков. Мне будет позволено?»
Пауза.
«На твоё усмотрение»
«Я хотел бы… восстановить в правах эту девчонку. Восстановить справедливость»
Бесплотный шелестящий вздох.
«Тебе не удастся восстановить право на наследство этой девчонки. Поверь, я знаю, что говорю. И тебе не под силу восстановить справедливость. Всё, что ты можешь сделать — покарать. Тебе будет позволено. Хочешь ли ты этого?»
Теперь рыцарь задумался, задумался надолго. Покарать… Какой смысл карать, если нельзя восстановить справедливость?
— Яна, мы едем в Краков. Мы всё-таки попытаемся восстановить справедливость.
Огонь угас окончательно, и тёмно-багровые угли не только не давали света, но казалось, собирали вокруг себя мрак. Девчонка уже уснула, тесно прижавшись спиной к Первею, дыша тихо-тихо. Самому рыцарю сон не шёл. Первей думал.
«Родная, отзовись, пожалуйста»
«Я слушаю тебя»
«Ты же такая умная, ты у меня самая умная. Что мне делать? Девчонку надо как можно скорее пристроить в хорошее, спокойное место. Я же не могу таскать её за собой»
Яна, замычав во сне, вдруг нашарила его руку и засунула себе за пазуху, тесно прижав к груди. Первей замер, боясь пошевелиться. Под его рукой билось живое сердце, и было тепло и щекотно.
Короткий бесплотный смешок.