Шрифт:
— Вот, — вновь возник из недр своего заведения купец, подобно улитке, высунувшейся из раковины.
Первей осторожно взял в руки меч, медленно вытянул из ножен. И случилось чудо — меч будто врос в руку, стал её продолжением. Рыцарь крутанул его вправо-влево… нет слов.
— Сколько?
— Ежели золотишком, то пятьсот ляшских золотых.
Теперь глаза выпучились у Первея.
— Почтенный, я не спрашиваю тебя, сколько тебе нужно для полного счастья. Сколько стоит этот меч?
— Тогда шестьсот.
«Родная, ты слышишь?»
«А что ты хотел? Это же купец, он давно забыл такое слово: «совесть». Он увидел, как ты смотришь на этот меч, так почему не содрать с клиента? Между прочим, сам он заплатил бывшему владельцу только тридцать рублей серебром»
«Понятно. Ну что, предложить ему равноценный обмен? Пуговица у меня есть»
«Подожди, можно сделать лучше. Ты так долго учил один фокус — «неразменная монета» В чём дело?»
Точно. Первей привычно сосредоточился, вызывая дрожь… Всё.
— Держи свои деньги! — рыцарь брякнул на прилавок золотую монету. — Сдачу не забудь!
Купец, утробно урча, взял монету, сунул в толщу бороды — укусил. Кинул в ящик под прилавком, и оттуда же начал доставать сдачу. Сдачи оказалось много, гора серебряных, медных и золотых монет разнообразной чеканки росла и росла. Сверху лёг тот самый золотой.
— Жадный ты, хозяин, — посетовал Первей, сгребая монеты в два здоровенных кожаных кошеля.
— Купчине иначе не прожить, — отозвался умиротворённо купец. Доволен выгодной сделкой.
Первей почувствовал некую неловкость, что ли…
— Держи! — рыцарь кинул на прилавок свой старый меч. — Дарю тебе сей длинный ножик.
— Щедрый ты, — купчина хмыкнул, рассматривая подарок. — Нищим будешь.
Выйдя из лавки, рыцарь не удержался и снова вынул… ну, скажем так, покупку. Меч отливал маслянистым мягким светом, длинная рукоять, обмотанная сыромятным кожаным ремешком, предварительно вымоченным в воде (чтобы после высыхания кожаная оплётка сидела мёртво), была так удобна, будто росла из ладони. Ах, хорош меч!
«Родная, он и в самом деле способен рубить сталь, как дерево?»
«Вообще-то меч-кладенец специально приспособлен для того, чтобы ломать в бою мечи противника. Но, разумеется, такое дело требует умения и изрядной силы»
«Что ж, придётся потренироваться»
«На ком?»
«Ну… Был бы меч, а желающие сунуть голову под него всегда найдутся. Я не прав?»
«Прав, рыцарь. Ох, как ты прав!»
Уже на подходе к логову Вараввы Первей почуял опасность, будто сочившуюся из-за бревенчатых заборов-заплотов, глухо окружавших грязный проулок.
«Родная, отзовись»
Нет ответа.
«Родная, отзовись!»
Нет ответа. Зато из проулка серыми мышами вышмыгивают какие-то неясные полулюди-полутени. И сзади, и спереди.
В своё время Первея не раз выручала эта его черта — не думать, а действовать в критических ситуациях. Рука ещё тянула из ножен новоприобретённый меч, а тело уже бросилось в атаку на стоявших впереди. Теперь главное — быстрота.
Арбалетный болт скользнул по рёбрам, порвав одежду, мимо уха просвистел тяжёлый метательный нож, но это уже не имело значения. Тело рыцаря, будто вспомнив молодость и всё, что было, уже само выстраивало схему боя, так что Первей как будто наблюдал происходящее со стороны.
Клинок рыцаря свистел, распарывая воздух направо-налево, и разбойнички, привыкшие брать не умением, а числом, и в особенности — страхом, валились снопами. Первым делом он достал второго татя с самострелом, наиболее опасного в затевавшейся свалке. Разбойник почему-то не успел спустить тетиву, и тяжёлый самострел выпустил стрелу уже сам, от удара о землю. Здоровенного душегуба с кистенём рыцарь лишил его оружия вместе с рукой — кувыркаясь, оба предмета полетели на снег, дикий рёв огласил проулок. У кряжистого низенького разбойничка в лаптях была рогатина, и шёл он с ней, будто на медведя — явно недавний селянин, поменявший профессию на более прибыльную. Первей усмехнулся, сильным ударом плашмя отводя остриё рогатины от своего живота, перехватил его левой рукой за окованное железом древко и что есть силы дёрнул противника на себя, одновременно выбрасывая вперёд меч. Мужичок удивлённо хрюкнул, обнаружив в своём брюхе совершенно ненужную сталь, и упал на колени, словно собираясь молиться.
В этот момент в проулок влетели сани, запряжённые тройкой великолепных белых, белогривых коней. Мелькнуло женское лицо с широко распахнутыми глазами, чернобородый осанистый кучер правил стоя, занеся кнут над головой — и тут в спину тяжело ударило, и во рту стало горячо и солоно. Уже ничего не видя, каким-то наитием Первей ввалился в пролетавшие мимо сани, мир завертелся колесом и погас…
Сознание возвращалось медленно, словно он всплывал неспешно, как утопленник, со дна глубокого омута.