Я опустился рядом с Сережкой, обнял его за плечо.

– Вик, как он?

– Рэй считает, что безнадежно.

Сережка всхлипнул и еще ниже опустил голову:

– Я бросил его. Он остановился, а я его бросил, рванулся к берегу, как последний трус. Я один видел, что он остановился.

– Ну и что было бы, если бы ты остановился.

– Было бы не так, как сейчас. Не знаю, лучше или хуже, но не так.

– Ты был бы на его месте. Или вы были бы проглочены вместе.

– Это я сейчас понимаю, а тогда просто-напросто испугался. Понимал, что должен остаться с Релем, но не мог себя перебороть.

– Брось, Сереж, - сказал Ор, - это ты сейчас сам себя накручиваешь, ни о чем ты тогда вообще не думал. Я вот ни о чем не думал, пока на берег не выскочил.

– Не вини себя, Сереж, - это уже Вим, - Рель спас всех вас, дав время на то, чтобы добраться до берега. Иначе дванта могла запросто переглотать если не всех вас, то уж половину наверняка. Он поступил как герой… Но не всем нам дано по своей воле оказаться героями.

Сережка еще раз всхлипнул:

– Если бы он выжил, я бы еще смог простить себя.

– Серега, если ты сейчас же не прекратишь себя накачивать, то собирайся, я заберу тебя на "Иглу".

– Я бы хотел остаться здесь до конца.

– Тогда заканчивай это самоистязание.

– Я попробую закончить… Можно мне остаться одному.

Все ребята посмотрели на меня, а я кивнул. И мы вылезли из палатки. Уже снаружи Ор спросил:

– На "Игле" Рэй творит в медицине настоящие чудеса. И даже он не может ничего сделать?

– Даже он… Максимум, что он обещает сделать - это обратить его в малыша и дать шанс прожить жизнь снова, с самого начала. Но это будет уже не тот Рель, которого мы знаем.

Наступал вечер, такой короткий в этих широтах, где Солнце отвесно проваливается под горизонт, уступая свое место звездам, чужим звездам чужой планеты.

Оставив Сережку, я беседовал с Вимом, который подробно пересказал мне все, что произошло в отряде за последние сутки. Потом я спросил у него:

– Я слышал от Рива Альись, что ваша группа собирается самораспуститься. Это так?

– Мы обязаны это сделать. Мы потеряли одного из нас и по правилам не можем больше существовать одним отрядом.

– Этого требует устав?

– Нет, это наши, нигде не записанные правила, единые для всех групп без исключения. Группа, где гибнет хотя бы один человек, самораспускается, не дожидаясь того, когда ее распустят принудительно.

– Релю бы не понравилось, если бы из-за него "Белые Птицы" прекратили свое существование, он жертвовал собой, чтобы спасти других ребят.

– Но его нет… Другие группы объявят его своим вечным членом и попросят его имя для своего названия. Но "Белые Птицы Гэзда" должны прекратить свое существование.

Посреди лагеря горел небольшой костерок. Мы направились к нему, присели на места, которые нам тут же уступили. Ребята у костра молчали, а если и переговаривались, то быстро и шепотом. Вечер быстро переходил в ночь, на небо высыпало все больше и больше звезд, которые почти что и не мерцали, мерцали их отражения в таком спокойном и гладком море.

– Мы видим звезды, которые уже погасли, - сказал кто-то из ребят, невидимый в темноте, - Вселенная помнит о них, и мы их видим. А о людях, которых с нами нет, помним мы, будем помнить, и они живут в нас…

От этих слов у меня в голове словно промелькнула молния. Люди помнят Реля, много людей помнят его. Помнят то, что потеряно им, оно оставило следы, по которым, в конце концов, быть восстановлено. Это нужно немедленно обсудить с Рэем. Немедленно!!!

Я вскочил на ноги:

– Извиняйте меня, но мне срочно нужно на "Иглу", завтра я наверно снова навещу вас, а пока до свидания.

Рэй выслушал меня, не перебивая. И только когда я закончил, сказал:

– Ты предлагаешь реконструировать личность Реля, используя для этого воспоминания других людей. Едва ли это возможно.

– Не просто устные воспоминания. Мне помнится, ты говорил, что способен полностью расшифровать человеческую память, до мельчайших подробностей, и что это ты проделывал со мной.

– Проделывал, но на такое считывание нужно время, много времени…

– Если бы у тебя были такие воспоминания в достаточном объеме, ты смог бы восстановить Реля?

– Нужно подумать, подожди.

Рэй думал около часа, после чего заявил:

– Если бы у меня были такие воспоминания, то попытаться имело бы смысл, хотя для меня это было бы очень трудной работой.