–  Что делать?
– по привычке спросил Сапожников у Дунаева.

–  Жить, - ответил Дунаев.

–  Так ведь могут и не дать… - сказала Нюра.

–  Кто?

–  Ну эти, которые с бомбой.

–  Ну-у… - протянул Дунаев, - это все до первой бомбы, которую мы сделаем.

–  Значит, все одно воевать?

–  Не обязательно, - сказал Дунаев.
– Обыватель сразу умный станет и забастует…

Никому ничего не скажет, может, еще больше орать начнет для порядку, а каждый сам по себе, поштучно, саботаж устроит… Жить он хочет, обыватель, негодяй этакий, а?
– как бы спросил Дунаев.

–  Обыватель всегда прогресс тормозил, - сказал Сапожников.

–  Вот и сейчас пусть тормозит, ежели прогресс не туда заехал, - сказал Дунаев.

–  Может, это тогда не обыватель вовсе?

–  Дело не в слове…

–  Интересно, - сказала Нюра.
– Я тоже замечаю. На вывеске "Воды - соки", а зайдешь - одни ханыги.

–  Кто о чем, а вшивый о бане, - сказал Дунаев. Он похлопал Нюру по мягкому плечу и сказал: - Вот тут этой бомбе и конец.

И тогда Сапожников решил жить и вернулся к своим конкретно-дефективным мыслям, и они, цепляясь одна за другую, стали громоздиться в какие-то постройки и частично оседать в "Каламазоо". Потому что в те времена к изобретателю относились почти что как к частному предпринимателю, и была популярна идея - сейчас не время изобретателей-одиночек. И эта светлая идея наделала опустошений. И надо было ждать, когда идеи признают производительной силой, а ждать Сапожников не мог, его бы разорвало, и была такая полоса и такая жажда придумывать, что он каждый день высказывал идеи, которые потом назовут "пароход на подводных крыльях, конвертолет и видеозапись". И до сих пор еще в журналах "Техника - молодежи" и "Наука и жизнь" появляются давние, отгоревшие сапожниковские новинки, но уже и многие люди умерли, которым Сапожников мог показать журнал и сказать: "А помните?" - и в доказательство открыть нужную страницу "Каламазоо". А кунсткамеры тогда еще не было, и теперь ее нет.

Все это кончилось разом, когда разрываемый на части этими конкретными мыслями Сапожников однажды опять услышал тихий взрыв и догадался, что всей этой изобретательской свистопляской должна заведовать в мозгу какая-то сигнальная система, не похожая на известные, которые открыл академик Павлов, - на первую, которая для ощущений, и на вторую, которая заведует речью человеческой. Потому что ведь откуда-то же приходило к Сапожникову неожиданное конкретное видение предметов, которых еще не было в природе или их еще не изобрели, и, стало быть, это какая-то третья система. Третья сигнальная система - назвал ее для себя Сапожников и записал в "Каламазоо", что она заведует вдохновением.

И это теперь становится известно, что открытия совершаются на эвристическом уровне, а не логическим путем, и даже есть такая наука эвристика, от слова "эврика", которое крикнул Архимед, когда мокрый выскочил из ванны, где он догадался о своем великом законе насчет тела и вытесняемой им жидкости. А в те времена такой науки не было, и слово "вдохновение" отзывалось мистикой, и лучше было бы его не употреблять в разговоре.

И Сапожников понял, что его начинает заносить в биологию. Это было в сорок восьмом году, и Сапожников ошибочно поступил не в тот институт, а кибернетика считалась адским порождением, придуманным для соблазна честных членов ученого профсоюза.

–  Торопливость и бешенство - это у тебя от отца, - сказала мама.
– Раньше, до войны, ты был другим… ты был гармоничным. Торопишься все. Я понимаю, конечно, - жажда жить. Хочешь все наверстать побыстрей.

–  Это понятно, - ответил Сапожников.
– Кто-то сказал - если бы Адам вернулся с войны, он бы в раю сорвал все яблоки еще зелеными.

–  Впрочем, бабушка рассказывала, что и отец твой до гражданской войны был другим…

А при мне это был хотя и сентиментальный, но добрый человек, - сказала мама.
– Это сочетание встречается редко, но все же встречается… Доброта предполагает терпение, а сентиментальность требует, чтоб сейчас, сразу же пришло добро, а зло было наказано. А это невозможно. И потому вы очень быстро разочаровываетесь и впадаете в священную ярость… Потому что доброта - это сила, а не слабость, и она самая трудная вещь на свете.

Вот как говорила мама. Сапожников только глаза таращил. Все в точку.

–  Машины должны работать быстро, чтоб человек мог жить медленно, - сказал Дунаев.

–  Тогда ему в голову такое придет, что он любую машину перекроет и отменит.

Опять в точку. Потому что Сапожников чувствовал - да, да, так, именно так.

Сапожников рядом с ними ощущал себя полным идиотом.

Мама в то время уже не вставала с постели, а Дунаев не вставал со стула возле ее постели, кроме тех случаев, когда его подменяла Нюра или Сапожников.

–  Ма, а как отличить сентиментальность от доброты?
– спросил Сапожников.

–  Сентиментальность - это чувство, оно приходит и уходит… а доброта - это позиция, - ответила мама.
– Пушкин такой был.

Да, это так. С матерью и Дунаевым Сапожникову неслыханно повезло.

–  Мама, откуда ты все знаешь?
– спросил Сапожников.

–  Если бы я знала все, я бы не была одна, - ответила мама.

Сапожников приехал в Киев, потому что он придумал вечный двигатель.

Ну конечно же, колесо! Полый диск с хитростью.

Если внутрь запустить пары аммиака и начать вращать диск, то от центробежной силы аммиак начнет сжиматься. И если края диска охладить, то аммиак станет жидким. И если теперь приоткрыть косую щель на краю диска, то аммиак выплеснется реактивной струей. Потому что, становясь паром, начнет вращать диск. А если пар этот собрать и снова охладить, то можно снова напускать его в диск, и диск будет вращаться. И никакой вони, никаких газов выхлопных и никакой траты горючего, потому что ничего не горит. Замкнутый цикл. Собирать, охлаждать, сжимать центробегом, выпускать в камеру - и все сначала. Откуда берется энергия? От малой разницы температур между воздухом и водой, или для автономного двигателя использовать холодильную трубку, ну, это отдельная проблема, не Сапожников ее выдумал. Кому интересно, могут посмотреть в справочнике.