–  Я хочу сказать, что в науке сам характер разговора имеет общественное значение.

Я хочу сказать, что наука, если она наука, призвана заставлять людей думать, а не благоговеть. Я хочу сказать, что разговор в науке должен происходить на равных, независимо от состава участников, на равных, даже если в нем принимают участие неспециалисты, или не происходить вообще. Потому что неспециалисты в одной области могут оказаться специалистами в другой, - сказал Глеб и с некоторым испугом посмотрел на Сапожникова, как будто сам удивился своей неожиданной позиции.

Вот как Глеб заговорил! Глеб, дипломированный всеми дипломами лидер. К нему стоило прислушаться.

Сделали перерыв.

Многим поведение Глеба казалось неожиданным. Но это так казалось.

Мы упоминали о проблемной лаборатории, для которой Филидоров присматривал сотрудников и которой должен был руководить Глеб. Новому делу нужны были люди, для которых хотя бы в начале работы щедрое мышление было бы привычным. Потом все, конечно, покатится по своим рельсам, но для затравки нужны были свежие головы и, значит, новый, раскрепощенный стиль поведения.

Глеб на этом диспуте бил двух зайцев. Во-первых, Глебу нужно было доверие Сапожникова, который конечно же был на стороне Аркадия Максимовича, и потому Глеб тоже стал на его сторону. Мамаеву кажется, что он защищает основы, а он им только вредит. В глубине души он еще надеется, что камни Икки дискредитируют науку. Надо их проклясть, и они исчезнут. Он думает, что все дело в подходящем проклятии.

Во-вторых, Глеб показывал Филидорову и своей будущей команде, как должен выглядеть молодой стиль молодой лаборатории, и лучший способ показать это - было ударить по Мамаеву.

–  А вам-то зачем этот Тетисов, этот Аркадий Максимович?
– спросил Мамаев у Глеба.

–  Почему вы решили вступиться за этого аутсайдера?

–  Хотите откровенно?

–  Да.

–  Как говорил гражданин Паниковский, вы из раньшего времени. Вы мне мешаете, - ответил Глеб.

Глеб ничего не терял. Лишь авторитет его приобретал новые, неожиданные оттенки.

Все было продумано и взвешено на чашах Глебовых весов, но у судьбы свои весы.

"…Приск - имя древнего племени, сын мой… Это имя так и означает - "древние" или "первые". И они жили в Италийской земле, когда еще не было Рима, и не было римлян, и не было этрусков, которые были до римлян… Мы самые древние… Приски…

Человек не должен гордиться, что у него много предков… потому что у каждого человека их одинаковое число… Но человек может гордиться тем, что он их помнит и сохранил предание…Мы приски, мы гордимся тем, что мы помним…" Аркадий Максимович присел возле Сапожникова, который дремал на вестибюльном диване и возвращаться на диспут явно не собирался.

–  Все качают права?
– спросил Сапожников.

–  Устали.

Фамилия Аркадия Максимовича была Фетисов, но поскольку все русские слова, начинающиеся с буквы "Ф", греческого происхождения, а в Древней Греции букву "Ф" прежде произносили как "Т" - Фекла - Текла, Анфиса - Антиса, то Мамаев упорно называл его Тетисов, и Аркадий Максимович страдал. Ну а диспут, как и полагается диспуту, тем временем постепенно заходил в тупик.

–  Глеб… - сказал кто-то из свиты.
– Мы топчемся на месте. Мамаев приободрился, и Аркадий Максимович совсем скис… Нужна завиральная идея.

–  Ладно… - сказал злой и веселый Глеб.
– Спускайте с цепи Сапожникова.

–  Может быть, не стоит?

–  Стоит… Они сами напросились.

–  А в чем идея его выступления, вы хотя бы знаете?

–  Нет, конечно.

–  А как же?

–  Начнет думать вслух - к чему-нибудь приползет…

–  Скажите ему, чтоб хоть повежливей.

Кто-то хохотнул.

Сапожникова… Сапожникова найдите!
– зашумели в коридоре.

–  Ну зачем это, зачем!
– в отчаянии зажал уши Аркадий Максимович.

–  Здесь я!..
– раздался нереальный голос Сапожникова. Кто-то опять нервно хохотнул.

–  Поднимите ему веки, - сказал Глеб.

Сапожников почесал бровь и начал рассматривать, кто где сидит.

–  Ну, что там?
– раздраженно спросили из заднего ряда.
– Поздно уже.

Сапожников поднял глаза вверх и стал смотреть в потолок. Потом сказал:

–  Дело в том, что такое доказательство, что Европа и Америка соединялись сухопутным мостом, - есть…

–  Ну да? Бесспорное?

–  Пока не найдут опровержения.

–  Ну и какое же это доказательство?

–  Лошадь.

–  Какая лошадь?

–  Обыкновенная, с хвостом.

–  В самом деле, при чем здесь лошадь?
– спросил Аркадий Максимович.

–  А при том, что люди в древней Америке есть, а лошади нет… Как же это? А дело простое - люди приплыли, а лошадь пешком ходит.

–  К черту все! Бессмысленный разговор, - закричал Мамаев.