Этому я сразу поверил. Лицо у него было худое, острое, похоже, он такой - чтоб в драке взять свое, вполне может пустить в ход бритву. Но сейчас он так оброс, что для начала ему не мешало бы использовать бритву по прямому назначению. Потертый костюм на нем чуть не весь насквозь светился, рубаха грязная, и вроде без пуговиц, разъехалась бы впереди, если б не галстук, до того старый, что на видном месте продырявился.

–  Спасибо, накормил,- сказал он.- Со вчерашнего дня крошки во рту не было.

Я подтолкнул к нему через стол вторые полкроны.

–  Тогда возьми чего-нибудь еще. Он вскочил.

–  Век этого не забуду!
– И чуть не бегом кинулся в начало очереди. Я думал, его разорвут на куски и выкинут в окно Но он протолкался вперед и как-то так глянул на тех, кто поближе, что, видно, враз подействовало - через минуту он уже принес два яйца на поджаренном хлебе и уплел их, кажется, еще прежде, чем поставил тарелку на стол.- Ты парень что надо,- сказал он.- Ты, может, не знаешь, но ты спас мне жизнь. Теперь все пойдет по-другому.

–  Брось,- сказал я.- Пустяки.

–  Нет уж,- сказал он.- Век буду помнить. Ты молодчина, ты и впрямь благодарности не ждешь, только я тебе во как благодарен. По гроб жизни.

Он весь покраснел, я даже удивился и на закуску предложил ему сигарету.

–  Ты, видно, не больно разбогател на своей малярной работе.

–  А я, может, и не малярничал вовсе,- сказал он и ухмыльнулся.- Вот двинем дальше, я тебе расскажу. История длинная, до самого Тимбукту хватит, не то что до Лондона.

С улицы донесся рев отъезжающего грузовика, и сквозь этот рев я услыхал - заскрежетала жесть, захрустел гравий, а может, и стекло. Кто-то сказал из-за стойки:

–  Бешеный Берт поехал. Видать, саданул чью-то тележку. Какой-то парень вышел взглянуть и тут же вернулся, а Бешеный

Берт, должно быть, уже весело мчался к Донкастеру.

–  Порядок,- со смехом сказал парень.- Берт помял чей-то маленький черный «попьюлар», всего делов. Содрал с него передний бампер, малость поцарапал бок да кокнул фару. А сам-то наверняка целехонек.

Я вскочил и под взглядами всей закусочной выбежал на улицу. Дождь ослепил меня, дыхание перехватило. Ну и денек! И кой черт меня дернул пуститься в путь именно сегодня? Машине моей досталось еще больше, чем выходило по словам того злорадного скота. Заднее левое колесо перекосилось, покрышка разодрана, шина спустила.

Билл Строу вышел следом за мной.

–  Вот бандюга. Запасное колесо есть? Я кивнул.

–  Давай сменим,- сказал он.- Я тебя не брошу, не бойся. Ты меня выручил, теперь я тебе подсоблю. С машиной не так худо. Еще полетит как пуля.

Он нагнулся и приподнял кузов, чтоб сподручней было ставить новое колесо. Еда, видно, прибавила ему сил. И на том спасибо. Через десять минут колесо было поставлено.

–  Старое все перекошено,- сказал Билл.- Можешь его выкинуть. Ему грош цена.

Я согласился, и он откатил колесо к ограде.

–  Выпьем еще чаю,- предложил я.- Может, узнаем фамилию этого гада.

Острая боль пронизывала мне сердце, по щекам, смешиваясь с дождем, ползли слезы. Про Бешеного Берта никто ничего не знал, а может, знали, да не хотели говорить, и, ругнувшись раз-другой на прощание, мы угрюмо вышли.

–  Вот она, солидарность рабочего класса,- пробормотал Билл.- Шоферы грузовиков народ дружный.

–  Пошли они…- сказал я.- Мы тоже рабочий класс. Скажешь, нет?

–  Ну, брат, сейчас мы с тобой не рабочие.

Поехали дальше, и на меня нахлынула нежность к моей израненной машине. Это была моя первая авария, и я никак не мог прийти в себя. Хотелось только тишины и покоя, и разговоры моего пассажира были мне сейчас совсем ни к чему. Зря я его подобрал, это в первый и последний раз. Так мне стало муторно, я уж готов был вину за все беды свалить на него, да спохватился - что я, спятил, что ли?
– и захохотал.

–  Ты чего?
– спросил он.

–  Да вот, все-таки едем. Дождь закругляется. Над Стамфордом уже посветлело.

–  Это все ладно. А вот что у тебя за дым над фарой?

Под дождем дымок этот был точно скрюченный палец: чуть поднялся в воздух, а сам не уверен, дотянется ли до задницы господа бога.

–  Что еще?
– ахнул я.

–  Остановись, когда сумеешь, я все налажу. Я на машины мастак.- Он говорил так убежденно, такая в его голосе слышалась умудренность, будто он прожил триста лет и знает все на свете. Я остановился у обочины, Билл кинулся вперед и уставился на фару.