— Ни хрена себе дела! Кто-то позвонил по «02», якобы в этой квартире удерживается заложник.

— В сорок второй? — удивился Волгин, хотя уже понял, в чем дело.

— Ну, блин! Родионов! Твои, что ли, шутки?

— Очень мне надо!

— Спецназа не будет. Дежурный взвод уже задействован в другом районе, остальные выступают перед иностранцами. Иваныч вызвал нам пожарников с лестницей.

— Правильно. Не задержим — так помоемся, — сказал Родионов, приоткрыв один глаз.

— У меня пистолетика нет, — заметил Волгин, глядя в потолок. — Что делать?

— Возьмешь у участковых автомат.

— Пока огнеборцы приедут, станет совсем темно. Что ж, может что-нибудь путное и получится.

— Родионов! — одернул ББ. — Хватит скулить. Иди, проинструктируй остальных. Чтоб под дверь встали и под окна с той стороны, мало ли чего сбросить попытаются. Шагай! И автомат не забудь прихватить.

— Рано суетимся, — вздохнул Родионов, но из машины вышел.

Красный, с белыми полосами ЗИЛ появился только через сорок минут. Натужно ревя мотором, он смял кусты, развернулся на детской площадке и встал у соседнего дома. Выскочившие из кабины пожарники принялись бодро разворачивать брезентовые рукава.

— Зачем нам бочка? — схватился за голову Волгин.

Подошедший незадолго до этого Родионов нетактично заржал.

Катышев скрипнул зубами и побежал разбираться с командиром расчета.

Привлеченные шумом жильцы вставали у окон, но в «нехорошей» квартире пока ничего не происходило: бандиты любопытством не страдали и на улицу не смотрели, занятые своим бандитским делом.

Знать бы, каким именно.

Зажглись первые фонари, и вернулся Катышев, злой и красный.

— У них всего одна лестница на весь город.

— И по ней уже кто-то лазает?

— Не смешно.

— Опять ждем?

— А у тебя есть другие варианты?

— Оставить им повестку.

Зашипела радиостанция. На связь вышел один из участковых, стоявших в подъезде:

— Ну чего, вы скоро?

— Услышишь.

— У меня, между прочим, уже рабочий день кончился.

Дошедший до точки кипения Катышев обложил делового старлея такими матюгами, что не только у него, но и у тех, кто прослушивал милицейскую волну в радиоцентрах главка и ФСБ, у газетчиков и телевизионщиков, искавших в эфире «горячие» новости, завяли уши.

— Зря ты так, Василич. Только внимание привлечем.

— Уже привлекли. «Буря в пустыне», бля! С блеском мигалок, но без сирен, во двор вкатились два патрульных автомобиля.

— А эти куда?

Родионов ржал, не переставая.

— Пускай, хуже не будет. Откуда-то возникла «скорая помощь», встала вплотную к УАЗам. Белые халаты и серые бронежилеты сошлись вместе, перекурили; медсестра осталась с постовыми, врач вернулся в «рафик» и стал читать журнал.

Проблесковые маячки на крышах трех машин работали, не переставая. Посмотрев на это дело, врубил свою мигалку и водитель «пожарки».

— Интересно, они сами что-нибудь понимают? — спросил Волгин.

Катышев смотрел остекленевшим взглядом и тихо ругался.

— Шел четвертый год войны, — сказал Родионов.

— За дверью шевелятся, — сообщил участковый из подъезда. — Что мне делать?

— Улыбайся, — посоветовал Катышев, выходя из ступора.

Когда ожидание стало совсем невыносимым, появилась пожарная лестница. Все проявили активность, даже врач «скорой помощи» вышел, чтобы принять участие в совещании. Его отправили обратно. Медсестру, успевшую подружиться с комвзвода ППС, оставили.

За окнами сорок второй квартиры все было спокойно.

— А они еще там? — усомнился кто-то из оперов.

— Не залезешь — не узнаешь, — отрезал Катышев и выдал Волгину куртку от спецкомплекта «Тень» с яркой надписью «Милиция» на спине. — Одень, пойдешь первым.

— Мне к ним что, задом поворачиваться, чтобы они прочитали?

— Звуком представишься.

— Ты хотел сказать, голосом?

В кухне «сорок второй», до того темной, зажегся свет, и все затаили дыхание. Дважды на занавески легла тень, и во второй раз все разглядели, что человек держит в руках кастрюлю.

— Кипяток готовят. Или смолу.

— Спасибо, друг, — Волгин похлопал незнакомого коллегу по плечу и облачился в «Тень», специально разработанную для операций в условиях ограниченной освещенности; бронежилет, как и прежде, он надевать не стал.

Лестница медленно поднималась к окнам четвертого этажа.

— Как только увидите, что мы подошли, начинайте ломиться в дверь, — отдал последнее указание Катышев и истово, с размахом, перекрестился. — Э-эх! Пошли.

Казалось, что лестница сделана из проволоки. Она гнулась, раскачивалась, скрипела в сочленениях. С детства боявшийся высоты Волгин старался не смотреть вниз, но взгляд то и дело цеплял кусок двора, плоские, задранные кверху лица оставшихся, быстро уменьшавшиеся в размерах крыши патрульных УАЗов, а до окна оставалось еще так далеко…