–  Так, маленький драка, да?
– Кавказец посмотрел на меня.
– Тебя я видел сегодня, ты с Годуновым сидел, правда?

–  Правда.

–  Годунов - хороший человек. Он твой друг?

–  Друг. А вы кто?

–  Я - Ашот. Саша не говорил, да?

–  Нет, не успел, наверное…

Кавказец А тот почему-то сразу внушил доверие, казался давно знакомым и даже другом. Таких кавказцев показывали в старых советских фильмах, добрых и простодушных…

–  Девушка твоя?

–  Нет, я пришел, а они…

–  Я понял. Шпана! Серьезные люди так не делают!

–  Ашотик, милый, они меня убьют теперь!
– девушка поднялась с пола и сейчас стояла у раковины, смывая с лица кровь.

–  Не убьют, я их сам убью, нельзя так поступать, плохо! А ты иди в мой каюта, приведи себя в порядок!

Девушка послушно вышла из туалета.

–  Вы тоже идите, дальше я сам разберусь. Сашу Годунова увидите, привет ему от Ашота, хорошо?

–  Хорошо, - сказал я, но пошел не на выход, а в ту часть гальюна, куда, собственно, и стремился с самого начала.

Ну, город, криминальная столица, человеку отлить спокойно не дают…

Глава четвертая

Голубой, голубой, не хочу играть с тобой!

Я проснулся в сумерках.

Белые питерские ночи давно закончились, и вечер наступал стремительно, как в пустыне.

Я был заботливо накрыт клетчатым, как шотландская юбка, пледом, иллюминатор распахнут, пропуская в каюту свежий воздух и шум улицы. Напротив сидела официантка Люда и грустно курила длинную дорогую сигарету.

–  Проснулся?
– спросила она.
– Сейчас кофе принесу.

Вышла и вернулась почти сразу, неся в руках чашку кофе и сахарницу.

–  Мне Саня Годунов сказал, чтобы тебя в шесть разбудить, а ты сам проснулся. Молодец!

Я приподнялся на локте, в нос сразу ударил горячий кофейный запах.

–  А где Саня, он приезжал, что ли?

–  Звонил. Ты кофе попей и иди в душ, а я тут приберусь пока.

Я взял чашку, сделал обжигающий глоток и зажмурился, по телу прошла горячая волна, сначала вниз, потом вверх, в голову, отхлебнул еще и потянулся за сигаретой.

–  Ты лучше переезжай сюда, - сказала Люда, зябко повела полными плечами, прикрыла круглое окошко иллюминатора.
– Саня просил уговорить тебя, чтобы переехал… Ты не думай, здесь хорошо, спокойно, и главное, безопасно. Это Годунов так сказал, а не я придумала.

Знаем мы вашу безопасность, подумал я.

Спина и особенно рука настойчиво ныли после дневной гальюнной разборки. Но Люда об этом инциденте не упоминала, и я решил тоже молчать. Значит, мы дружно делаем вид, что ничего не случилось…

–  А где здесь жить-то? Целый день народ крутится. Вы ж круглые сутки работаете?

–  Нет, открываемся в одиннадцать, закрываемся, когда уходит последний посетитель. Вот такой у нас европейский сервис!
– Она улыбнулась, как мне показалось, печально.
– А посетители только на палубе. Кубрики и трюм - это для своих, так что здесь и поживешь, сколько надо.

–  Я подумаю, - ответил я и посмотрел на Люду. Сейчас она не была похожа на разбитную девицу, трущуюся горячим телом о посетителей, простая девчонка с грустным усталым лицом и крепкими руками.

Она поняла мой взгляд, опустила глаза.

–  За день кружек натаскаешься, к вечеру руки болят - сил нет. Ноготь вот сломала, маникюр от воды слезает… А за нравственностью у нас крепко следят, в рабочее время никаких шашней. Саня Годунов - другое дело, он свой, а так - ни-ни…

–  А Годунов какое отношение к паруснику имеет?

–  Я думала - ты знаешь! Он же хозяину нашему жизнь спас, теперь они друзья. А тот для него все что угодно сделает.

Я кивнул, понятно, мол, и взглянул на часы, времени оставалось все меньше и меньше.

–  Покажи мне, где душ, да я собираться буду, время уже поджимает.

–  Пойдем!
– Люда поднялась, мы вышли в коридор, соседняя каюта оказалась душевой.
– А там джакузи, - сказала она, показав на дверь в переборке, - здесь вот шампуни всякие, подберешь, что надо, полотенце там висит, я в каюте подожду, - и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

После кофе и контрастного душа я почувствовал себя молодым, здоровым и сильным, не ко времени вспомнил Люду и с трудом избавился от этой приятной мысли, ожесточенно натерев себя полотенцем.