— Я ничего о ней не знаю, даже имени ее. Я лишь видел ее и понял: она одна из чокнутых.

— Эрна общалась с другими чокнутыми?

— Вы заберете меня?

— Нет, если будешь сотрудничать.

— Может, снимете это? — Строуб подвигал руками. — Мне больно.

Запястья у него были тонкие, и Петра туго защелкнула браслеты, но боли причинять они не могли. Детектив была настороже, как всегда: все люди — актеры…

— Сниму, когда закончим.

— А это не противозаконно?

— Дункан.

— Извините, извините, о'кей, о'кей, о'кей, о'кей… что я знаю… что вы спрашивали?

— Общалась ли она с другими чокнутыми?

— Я ни с кем не видел ее. Она там не болталась постоянно. То она там, то ее нет. Понимаете? Я никогда не разговаривал с ней, никто с ней не разговаривал, она ни с кем не разговаривала. Она была чокнутая.

— Тебе точно известно, что она занималась проституцией? Опухший язык Строуба прошелся по сухой нижней губе.

— Нет, этого я сказать не могу. Я лишь предположил. Потому как она села в машину. — Что это была за машина?

— Машина — и все тут. Ничего необычного — ни «БМВ», ни «порше».

— Цвет?

— Светлая.

— Большая или маленькая?

— Маленькая вроде.

Кевин Драммонд ездил на белой «хонде». Сообщение Майло о том, что машину обнаружили у аэропорта, еще больше убедило полицейских: преступник именно Кевин. Теперь ждали, когда машину обследуют. После этого Петра снова займется его родителями.

Рассказ Строуба укрепил подозрения Петры. Время и место — все сходилось.

Кевин, решив, что Эрна безвозвратно потеряна, посадил ее в машину, отъехал на несколько кварталов и накачал спиртным. Сделав свое грязное дело, бросил машину в Инглвуде, совершил короткую прогулку до ЛАМа и далее — в небеса.

Майло позвонил Петре сегодня утром, до того, как она ушла из дома. В аэропорту Кевин до сих пор не обнаружен.

— Машина, назови мне марку машины, Дункан.

— Не знаю, тектиф Коннор.

— «Ниссан», «тойота», «шеви», «форд»?

— Не знаю, — твердил Строуб. — Правда, я не хочу говорить вам какую-нибудь ерунду. Потом вы узнаете, што это не так, подумаете, будто я соврал, и снова меня отыщете. Не могли ли бы вы снять с меня это? Я не выношу этих пут.

Что-то в тоне парня — неподдельная печаль как свидетельство прежних унижений — разбередило ее душу. Беглецы приходили в Голливуд не без причины. Перед мысленным взором Петры встал розовощекий Дункан Бимиш. Возможно, его детство связано с каким-то извращенцем.

Словно почувствовав ее колебания, Строуб потерял самообладание и закричал еще громче.

Петра отогнала ненужные мысли.

— Не фургон, точно легковой автомобиль?

— Легковушка.

— Не внедорожник?

— Легковушка.

— Цвет?

— Светлый.

— Белый, серый?

— Не знаю, я вам не вру…

— Почему ты считаешь, что она занималась проституцией, Дункан?

— Она была на улице, машина подъехала, и она села в нее.

— Сколько людей было в машине?

— Не знаю.

— Как выглядел водитель?

— Я не видел его.

— На каком расстоянии от машины ты находился?

— Ммм… может, за полквартала.

— Это произошло прямо на бульваре?

— Нет, на боковой улице.

— На какой?

— Мм… Риджуэй, да, я думаю, что на Риджуэй. Там было очень темно, можете пойти туда и проверить. Фее фонари разбиты.

Риджуэй была в одном квартале от того места, где арестовали интерна. Городские власти, вероятно, заменили фонари, но их снова разбили заштатные «фармацевты».

— Разговаривала ли она с водителем, прежде чем сесть в машину?

— Нет, сразу села.

— Не торговалась? Не пыталась посмотреть, нет ли поблизости полицейских университетского колледжа? Это не похоже на проституцию, Дункан.

Глаза Строуба расширились. Сработала интуиция наркомана.

— Да, вы правы! — Он поерзал. — Вы не могли бы снять это? Пожалуйста?

Петра попыталась вытянуть из него еще что-нибудь, но безуспешно. Она вышла из машины, вернулась к мистеру Золотому Зубу и заказала огромный кебаб с двойной порцией перца и большую бутылку колы. Он снова предложил подать ей все это бесплатно, но она заплатила сполна, и темные глаза Зуба затуманились.

Какое-то сугубо этническое оскорбление.

— Я дам вам дапалнитэлно эще бэбцэв. Вернувшись к «хонде», Петра поставила блюдо на багажник, вывела Строуба из машины и, сняв с него наручники, велела сесть на бордюрный камень в нескольких футах от машины. Он с радостью повиновался. Петра дала ему еду и еще двадцать долларов. На них таращился Золотой Зуб.

Не успела Петра и глазом моргнуть, как Строуб вцепился в мясо, громко чавкая и рыча как дикий зверь.

С набитым ртом он пробормотал: