— Ты не представляешь себе, насколько «Левиафан» велик. Он не потонет, как камень, и мгновенно не испарится. Он будет умирать долго.

— Питер, ты по-прежнему не в своем уме. Если он такой большой, то как ты его утопишь?

— Я знаю его изъян.

— Тебя убьют.

— Это не входит в мои планы, — сказал Харден, чуть улыбнувшись.

Ажарату высвободилась из его объятий.

— А что, если я попробую остановить тебя? — спросила она. — Что ты сделаешь, чтобы защитить свое право мести?

Харден посмотрел на нее и промолчал.

— Ты убьешь меня? — настаивала Ажарату.

Он холодно улыбнулся.

— Я уже об этом думал. В порту Монровии я высажу тебя в шлюпку и быстро уплыву.

— А если я сообщу властям о твоих намерениях?

— Тебя уже кто-то опередил. За мной охотятся на боевом вертолете.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

— Тогда в любом случае все кончено. Ты не сможешь выполнить задуманное.

— Может быть.

— Что ты собираешься делать?

Харден слегка улыбнулся.

— Итак, ты хочешь выдать меня?

Ажарату яростно покачала головой.

— Я ничего не говорила.

— Я не могу рисковать.

— Что, если я дам тебе слово?

— Я буду подозревать, что ты успокаиваешь буйно помешанного.

Ажарату протиснулась мимо него и исчезла внизу. Харден поднял генуэзский парус, чтобы «Лебедь» снова набрал скорость. Пассат, который редко встречается так далеко на юге, постепенно крепчал, и время от времени спидометр показывал невероятную скорость — десять узлов. Яхта летела вперед, рассекая волны.

Наконец Ажарату вернулась в кокпит и целый час молчала. Ее лицо было замкнуто и лишено выражения. Харден следил за колебаниями стрелок спидометра. Ему показалось, что прибор поврежден. Нужно будет проверить скорость яхты по расстоянию, пройденному от полудня до полудня.

— Смотри, — внезапно сказал он, показывая на нос.

Ажарату не сразу последовала его призыву, но, когда она увидела радугу, танцующую в брызгах воды перед носом яхты, с ее губ сорвался возглас невольного восхищения.

— Какое чудо!

Цвета радуги были такими же четкими и чистыми, как свет в хрустальной призме. Радуга мерцала, как огонь бакена, появляясь, исчезая, снова появляясь, разбрасывая вспышки желтого, зеленого и синего цветов.

— Смотри! — выдохнула Ажарату.

Радуга окрасилась в красный цвет — такой же густой и яркий, как красная кардинальская шапка.

— Она похожа на кровь.

Харден мрачно глядел на радугу. Да, кровь. Как будто волны кровоточили, когда «Лебедь» рассекал их.

— У тебя есть план? — спросила она внезапно.

— А тебя это волнует?

— Я не хочу, чтобы ты погиб.

— Я тоже не хочу.

— Я не допущу этого, — сказала она энергично. — Я остановлю тебя.

— Не сможешь. Я же говорил тебе, что они уже знают.

— Нет, смогу.

Харден поглядел на Ажарату. Ее рот был упрямо сжат.

— Каким образом?

— Я заставлю своего отца использовать свое влияние в Либерии, Береге Слоновой Кости, Сенегале и Гане. Тебя поймают и арестуют.

— А тебе не приходило в голову, — спросил Харден, — что я могу сковать тебе ноги и выбросить за борт?

— Как рабыню?

— Перестань говорить глупости.

— Я чувствую себя твоей рабыней, — произнесла она тихо. — Но я знаю, что ты ничего мне не сделаешь.

Харден холодно посмотрел на нее. Если она так думает, он не сможет защититься.

— Ты думаешь, что мы возлюбленные, потому что занимались любовью при свете звезд?

Ажарату ударила его первым предметом, попавшимся под руку. Им оказался бинокль. Харден отшатнулся, закрыв лицо руками. Он был слишком потрясен, чтобы отвечать на удар. С диким выражением в глазах Ажарату подняла тяжелый бинокль, чтобы ударить его снова. Харден поднял руки, чтобы отразить удар. По его щеке текла кровь. Увидев ее, Ажарату заколебалась, потом опустила руку, и ее губы задрожали.

— О Боже, что я с тобой сделала!

Харден машинально взялся за штурвал, чтобы поправить курс яхты. Потрясенный свирепостью Ажарату, он глядел на кровь, которая попала с его ладони на штурвал.

— Господи! — вымолвил он.

— Я ранила тебя.

— Все в порядке.

Она опустила бинокль.

— Извини. Я никогда в своей жизни не делала ничего подобного, никогда не чувствовала такой злобы.

— Я не хотел этого говорить, — сказал Харден, осторожно прикасаясь к щеке. — Мне жаль, что так вышло.