Жизнь у комедиантов, надо сказать, не сахар.

Тянулись назад заснеженные поля, на горизонте то поднималась, то опадала тёмная кромка леса. В лес Бариан въезжать не решался — опасался волков и разбойников, и даже самая презрительная из моих усмешек не могла подвинуть осторожного предводителя на этот подвиг. Танталь шагала рядом с повозкой и молчала — лихорадочное возбуждение, владевшее ею с самого начала путешествия, сменилось подавленным, желчным настроением. Бариан шёл рядом и почему-то прятал от неё глаза.

Делать было совершенно нечего; комедианты сменяли друг друга на козлах, я показывал Алане следы на снегу и тут же придумывал фантастические истории о собственных битвах с волками и разбойниками. Алана слушала, бледно улыбаясь; один раз я попросил доверить мне вожжи и показал оторопелым комедиантам умение управлять повозкой, правда, передняя ось чуть не лопнула, а Бариан хоть и не решился меня упрекнуть, но всё-таки был очень зол…

В селении Межречки назначена была встреча с двенадцатью телохранителями Танталь. Намаявшись в повозке, я с нетерпением ожидал момента, когда можно будет пересесть в удобную карету и продолжать путь, как то подобает аристократу; мы прождали в Межречках день и другой, но никто в округе и слыхом не слыхивал ни о двух экипажах с гербами, ни о дюжине молодых всадников.

— Зима, — сказал я, пытаясь согнать с лица Танталь маску напряжённого ожидания. — Мало ли что может случиться…

— У меня такое чувство, — отозвалась она шёпотом, — что я подставила их под неприятность. Подсунула вместо себя.

— Чонотакс уже догадался… о нашем маскараде?

— Откуда я знаю? — взвилась она с неожиданной злобой. — Он что, записочки мне шлёт с почтовыми голубями?

— Извини, — сказал я смиренно, хоть извиняться, на мой взгляд, было не за что.

Прошло ещё два дня, ждать дальше не представлялось возможным; Бариан нисколько не огорчился, узнав, что благородные господа собираются продолжить свой путь с комедиантами. В отличие от меня Бариан даже был доволен; Танталь, сменившая гнев на милость, снизошла до того, чтобы меня подбодрить:

— А что нам мешает вот так добраться до самого города? Лучшего прикрытия не бывает, Ретано. Если Чонотакс до сих пор нас не выследил, дальше ему будет всё труднее и труднее…

— А если выследил? — спросил я желчно.

Она пожала плечами:

— Маги не всесильны… Или нам сложить руки под тем предлогом, что от Черно всё равно не вывернешься?

Я помрачнел.

— Нам всего-то и надо, что добраться до Эгерта, — продолжала Танталь, сама себя ободряя. — Эгерт найдёт… выход.

Женщины непоследовательны. Танталь не верила во всемогущество господина мага — зато верила, по-видимому, во всевластие полковника Солля. Я не стал её разочаровывать. И даже пожимать плечами не стал.

В пути с комедиантами прошла ещё неделя; моя жизнь таяла, как зажатая в кулаке сосулька, а деревянный календарь за пазухой давил, мешал и не давал уснуть. В одном посёлке труппу освистали — толпа осталась недовольна, и Бариану со товарищи пришлось спешно сворачивать подмостки под градом летящих со всех сторон мёрзлых нечистот.

— Что, играли плохо? — язвительно спросил я, когда ясной зимней ночью мы остановились среди поля и разожгли большой костёр.

Предводитель комедиантов опустил плечи; я прямо-таки видел, как на кончике языка его вертится дерзость, но он удерживает её, будто цепного пса.

— Толпе интереснее швыряться дерьмом, — сказала неслышно подошедшая Танталь. — Ей хоть на голове стой…

Бариан огорчённо взглянул на неё, но ничего не сказал; потом я слышал, как, отведя Танталь в сторонку, он в чём-то убеждает её, поспешно и горячо. Лица Танталь я не разглядел — она стояла ко мне в пол-оборота.

На другой день перед началом представления я поспешил убраться подальше и, бродя вдоль опустевшей улицы, слушал, как вопит сгорающая от любви героиня, как громом грохочет жесть и похохатывает толпа. Кто-то на сцене никак не мог выдернуть из ножен традиционно ржавую шпагу; похоже, хоть сегодня труппу Бариана не освищут. Может быть, даже дадут денег — на хлеб…

— Не нравится? Плохая пьеса?

Танталь стояла в тени огромного голого тополя. В полумраке я не видел её лица, но голос был сухой, неприветливый, жёсткий.

— Эдак мы за полгода не доедем, — пробормотал я, глядя в сторону. — Может быть, нам хватит… ломать комедию… ты как хочешь, а я бы нанял карету. Пока ещё остались какие-то деньги…

— Чонотакс нас выслеживает, — сказала она безнадёжно.

Я споткнулся и шагнул в глубокий сугроб; снег подался, и я провалился выше колен.

— Записочки с почтовыми голубями? — Насмешка была не к месту, но я не удержался.

— Почти. — Она облизала губы. — Ты не ощущаешь, наверное, потому что у тебя булавка… А я вот…