– Тут я спрашиваю, – угрюмо напомнил Донат. – Откуда взялся грызверг?

– Он был в кулоне. Я вез его в Макишту. Так получилось… – Мальчишка замялся. – Так вышло, что Дэлги стал мне угрожать, тогда я сказал отпирающее слово и выпустил грызверга. Теперь я должен его поймать.

– Оборотень угрожал, что заберет тебя в горы и съест? – уточнил заинтересовавшийся Ксават.

– Ну… да… – после заминки промямлил Ник.

Вот оно что… Стало быть, Король Сорегдийских гор опять затеял смертельную игру с ничего не подозревающим человеком – и опять упустил добычу.

– Зачем предупредил его о засаде? – тяжело глядя на Ника, задал Донат последний вопрос.

– Он больше хороший, чем плохой.

Это прозвучало по-детски глупо.

– Сам напросился. Если мы его не убьем, вместо него умрешь ты.

– Учитель… – встрепенулся Келхар, на протяжении допроса молчавший с непроницаемой высокомерной физиономией. – Можно вас на два слова?

Они завернули за машину. Ник пошатывался, но не падал; Ксават ударил его носком ботинка под колено, и тогда он, потеряв равновесие, свалился на сухую потрескавшуюся землю, а Ревернух пошел за охотниками – послушать, что там за разговор. Те вполголоса спорили.

– Учитель, мы должны его отпустить. Иначе получится, что мы нарушаем закон.

– По закону охоты, если дичь уйдет, предатель платит жизнью.

– Закон охоты – для охотников, а он не охотник, даже не иллихеец. Это ведь иммигрант из другого мира, у них у всех в голове разноцветная каша! Если мы его убьем, это будет бессмысленная жестокость. Учитель, жестокость не должна быть бессмысленной.

– Вы заблуждаетесь, Келхар. Наказать предательство – не бессмысленный поступок. Слишком много развелось ренегатов, готовых услужить тому, кого мы преследуем, и кто-то из них должен умереть первым.

– Тогда надо начинать с высочайшего советника Варсеорта цан Аванебиха, который лоббирует его интересы при императорском дворе! Или с бывшей переговорщицы Орсенг цан Аванебих, которая принимала его у себя во дворце. Или с Дерфара цан Аванебиха, тоже бывшего переговорщика, ренегата из ренегатов, который гордится близкой дружбой с ним и регулярно выполняет его поручения. Или с наших, извиняюсь, коллег, которые выслеживают его, чтобы он угостил их выпивкой, и превращают охоту в фарс. – Негромкий напряженный голос Келхара подрагивал, словно тот разглагольствовал, сидя в машине, подпрыгивающей на ухабах. – Сначала с ними надо разобраться, а потом уже с иммигрантами, для которых наши твари – не реальная проблема, а сказочные персонажи. Кто мы будем, если начнем убивать таких, как этот мальчишка? Кстати, законы Империи защищают его жизнь, так что нас привлекут к суду как преступников.

– Здесь нет полиции, – устало, но непоколебимо возразил Донат. – Посему будет так, как я сказал. Мы на охоте, Келхар, и сейчас командую я.

Поставил на место зарвавшегося ученика. Отбрил. Так и надо!

Поехали дальше. Ксават сидел как на иголках: ему не терпелось допросить Ника наедине, без лишних ушей.

Случай представился вечером, когда остановились на ночлег. Охотники пошли осматривать окрестности, а его оставили стеречь пленника. Элиза в стороне, у костра, готовила ужин. В самый раз вытянуть из гаденыша нужные сведения.

Для начала жестоко пнув сидевшего на земле связанного Ника, Ксават спросил:

– Оборотень обо мне что-нибудь говорил?

– Нет.

– А если подумать и вспомнить?

– Нет.

– Отвечай, срань собачья, что он говорил обо мне?

– Ничего.

Каждый вопрос Ксават сопровождал пинком. Сникший мальчишка отвечал коротко и монотонно, все одно и то же – словно задался целью довести его до инфаркта.

– Ревернух, что вы делаете?!

Ксавата грубо оттолкнули.

– Вам-то что? – спросил он злобно. – Вы чего толкаетесь? Не на рынке!

– Зачем вы его бьете?

Келхар смотрел колюче, сузив глаза в страшноватые щелки, темные на бледном лице. В сумерках он еще больше, чем при дневном свете, напоминал выходца с кладбища.

– Не ваше дело! Учу, чтоб не наглел, понятно?

– Господин цан Ревернух, вы не знаете, что такое честь.

– А сами-то, что ли, знаете? Фу-ты ну-ты, какой! – огрызнулся Клетчаб Луджереф с истинно хасетанским достоинством.

Севегуст облил его ледяным презрением, словно никакого достоинства в ответе не углядел, и повернулся к подошедшему Донату:

– Учитель, я думаю, что избивать связанного пленника – это лишнее. Мы ведь не быдло.

– Я тоже так думаю, – недовольно согласился старший охотник. – Ксават, если дичь уйдет, я приведу приговор в исполнение, но бить его понапрасну не надо.

Во время ужина Клетчаб запоздало допер, что ему нанесли чудовищное оскорбление из тех, что смываются кровью: «Вы не знаете, что такое честь» – любой высокородный за такие слова без промедления вызовет на дуэль! Сплоховал, из образа вышел… С другой стороны, дуэль с Келхаром – чистое самоубийство. Значит, надо при случае ввернуть, что для Ксавата главное – успешное завершение охоты, потому он принес свое самолюбие в жертву интересам ихнего общего дела. Благородный поступок, разве нет?