Даниил к тому же и не старается прикинуться почтительным к христианскому духовенству: "Ангельский на себе имея образ, а блудной нрав; святительский имея на себе сан, а обычаем похабен".

А теперь откроем "Поучение". "Аз, худый… во крещеньи Василий… помыслих в души своей и похвалих бога, иже мя сих днев грешнаго допровади… Бога деля и души своея, страх божий имейте… Не могу вы я ити, ни креста преступити… взем Псалтырю в печали, разогнух ся и то ми ся вынял: "векую печалуешься, душа моя?".

Это всё — в первых же строках. А вот какие выражения подбирает для своих мыслей — на сей раз уже не о духовенстве, а о своей собственной жизни — вольнодумный Заточник: "Въстани, слава моя, въстани в псалтыри и в гуслех… и разбих зле, аки древняя младенца о камень… Аз бо есмь, аки она смоковница проклятая… И рассыпася живот мой, аки ханаонскый царь буестию, и покры мя нищета, аки Чермное море фараона".

Хватит, пожалуй, — и тут остановимся на первой странице. Он и церковников-то бичует библейскими выражениями — иноки возвращаются "на мирское житие, аки пес на своея блевотины", корыстные иереи — "аки псы ласкосердыи".

На фоне этого парада крестов, молитв, покаяний, божбы и цитат из Библии "Слово о полку Игореве" смотрится чем-то очевидно чужеродным. Нечего и говорить, что ни в "Поучении", ни в "Молении" ни разу не упоминаются ни трижды поименованный в "Слове…" Троян, ни — дважды — Даждьбог и Див, ни Обида, Хорс, Велес, Стрибог, Карна с Желей.

Ссылки на "фольклорность" "Слова…" тут не помогут — "Моление" Даниила Заточника перенасыщено присловьями и поговорками — тем самым "фольклором", и даже "Поучение" не совсем ему чуждо.

Да и трудно поверить, чтоб неведомый автор "Слова…", называвший "братие" князей Рюрикова дома и запросто называвший их жён по отчествам (мы как-то забываем, что "Глебовна" и романтичное "Ярославна" в те времена звучало столь же по-домашнему, как сегодня — Петровна, Егоровна), был ближе к "фольклору", чем бывший холоп Заточник.

Нет, всё-таки очень странно это полное отсутствие христианских реалий в "Слове о полку Игореве".

А теперь посмотрим на то, что всё же в "Слове о полку…" есть. Взглянем глазами средневекового русского христианина, благо его взгляд отражён во множестве источников.

Первыми рассыплются построения исследователей-атеистов XX века о языческих Богах "Слова…" как "поэтических образах", используемых поэтом-христианином.

Для христианина той эпохи языческие Боги — вовсе не безобидные "поэтические образы". И Ветхий Завет и Новый равно суровы в своей оценке: "боги языцей — бесы!" (Втор, 32:16-17, Пс. 105:37, Коринф. 10:10). А потому — "Не вспоминайте имени Богов их" (Ис. Нав. 23:7) и "не помяну их имен устами своими" (Пс. 15:4).

Ведь беса-то, как известно, лучше не поминать. Церковь подхватывает запреты Писания — Ефрем Сирин, один из "отцов церкви", наставляет, что о язычестве "срам говорить" [46] . Древнерусские авторы ничуть не сомневаются, в большинстве своём, в учении церкви о кумирах своих предков и многих современников.

"Память и похвала князю нашему Владимиру" Иакова Мниха говорит вполне ясно: "поганьскы Богы, паче же и бесы, Перуна и Хъроса, и ины многы попра". В "Хождении богородицы по мукам": "Трояна, Хърса, Велеса, Перуна на боги обратиша, бесом злыимъ вероваша". И оттого-то упоминают о Богах языческой Руси крайне скудно.

Собственно, упоминание это русские средневековые авторы позволяют себе лишь по двум поводам. Первый из них — это описание далёких языческих времён — и тут уж православные авторы не устают подчёркивать в каждой строке, что поклонявшиеся "идолищам" предки — "люди погани и невегласи", что жертва русским Богам оскверняет землю, что обряды язычников радуют дьявола, — короче говоря, непременное требование "разоблачения чёрной магии" родилось задолго до булгаковского Аркадия Аполлоновича Семплеярова.

Собственно, что уж там и говорить о XII веке, если полтысячи лет спустя перешедший в православие прусский выходец Иннокентий Гизель, упоминая в "Синопсисе" языческих Богов, которым поставил капище Владимир в 980 году, и то именует их "пекельными", то есть адскими, и попросту бесами, и всячески подчёркивает, что говорит об этом "бесовском отродье" единственно ради того, чтоб лишний раз подчеркнуть "безумную" и "дьявольскую" природу язычества.

Вторым поводом, по которому писатели русского Средневековья позволяли себе упомянуть имена страшных языческих "бесов", были поучения против язычников и коснеющих в "двоеверии" единоверцев. Тут уж, всякому понятно, никак не обойтись без хотя бы упоминания Тех, против кого проповедуешь и поучаешь, — однако и здесь осторожные книжники предпочитали пользоваться списками из той же летописи — всё не их грех, за святым Нестором повторяют!

Вне этих двух тем — рассказов о языческом прошлом и поучений против язычества — языческие Боги во всей древнерусской литературе упомянуты только в "Слове…". Больше — нигде. Зато в "Слове о полку… "Стрибог, Даждьбог и Велес в его поэме оказались на таком почётном месте, что совершенно заслонили собой незначительные элементы христианства", — пишет Б.А. Рыбаков.

То есть одним только упоминанием Даждьбога, Стрибога, Велеса, Хорса, Дива, Обиды и прочих без обязательного разоблачения Их "бесовской" сущности творец "Слова…" тягчайше грешит.