Быстрее, чем змея кидается на свою жертву, Рафаэль бросился к Этверзу, схватил за воротник и, поставив на ноги, толкнул к дверям.

– Ах ты безмозглый кривляка! Я мог бы свернуть тебе шею голыми руками. Ты понимаешь, что ты натворил?

Этверз споткнулся, от изумления у него отвисла челюсть.

– Я же не знал, что тебя заставят на ней жениться! Мне и в голову не пришло, что дойдет до этого! Мне очень жаль! Но ведь эта дурацкая церемония почти ничего не меняет.

– Хватит испытывать мое терпение, червяк. Я тебя предупредил. – Рафаэль снова толкнул его к двери. – Вон отсюда, иначе я тебя придушу.

На заплетающихся ногах Этверз бросился к выходу. Перед дверью он остановился, заставив себя изобразить нечто вроде оскорбленной невинности.

– Когда ты поймешь, что я был прав, ты остынешь.

Рафаэль ринулся к нему, и он выскочил за дверь.

Рафаэль не преследовал Этверза. Ему хотелось только напугать его и заставить уйти, чтобы избавиться от этого раздражающего подонка.

Усевшись у камина, он задумался. Посещение Этверза ощущалось им сейчас как вторжение незваного гостя, как насилие. Его теперешняя жизнь имела слишком мало общего с его прошлым, и, к своему удивлению, Рафаэль понял, что ему хочется сохранить такое положение вещей.

После первой ночи, проведенной вместе, его отношения с Джулией стали неожиданно приятными. Нет, слово «приятные» недостаточно сильное, но выразиться посильнее он был не готов даже с самим собой. В ту первую ночь он обнимал ее, целовал и открыл что-то в самом себе.

Это что-то заставило их сбросить полупустой чемодан с большой кровати с четырьмя столбиками, стоявшей в ее комнате, – типично женского предмета меблировки, задуманного как нечто сказочное. Там он раздел ее, целовал, ласкал, и их соединение было страстным, чувственным и великолепным. На следующую ночь они испытали просторную кровать красного дерева под полубалдахином, стоявшую в его спальне. С тех пор Джулия больше не спала среди женственных оборок своей спальни, потому что оба предпочитали, чтобы она лежала рядом с ним, и он мог бы прикасаться к ней и ласкать, когда ему пожелается.

Теперь они проводили вместе долгие часы, говорили о себе, о своей жизни, своем прошлом. Рафаэль еще не был готов распахнуть перед Джулией дверь в историю своего сомнительного происхождения, но он рассказывал ей о своих путешествиях, точнее, о более пристойных сторонах своих поездок за границу. Ему нравилось видеть то выражение, которое появлялось на ее лице, когда он заставлял оживать описываемые места, бесстыдно приукрашивая их, чтобы вызвать у нее восторг. Он по-прежнему оставался прекрасным лжецом.

Для Рафаэля эти места тоже оживали, хотя его рассказы только наполовину соответствовали действительности. Разумеется, было лучше воображать замечательную поездку, наполненную впечатлениями от произведений искусства и архитектуры, чем гнусную реальность.

Когда Рафаэль бывал с Джулией, он не думал ни о чем, кроме настоящего момента. Он никогда слишком тщательно не копался в себе, не задумывался о том, что внезапно утратил интерес к посещению своих прежде излюбленных мест, где кутил с друзьями, к свободе, которую прежде так ценил. Он проводил время с Джулией, а прошлого не существовало. Ему почти удалось забыть о нем.

Посещение Этверза напомнило ему, что прошлое не так уж безобидно. От этого посещения у него осталось ощущение смутной угрозы. Он вдруг поверил в то, что наказание за его грехи неизбежно и что он уже приближается к нему быстрыми шагами.

Отогнав эту неожиданную мысль, он сделал себе выговор. В аду будут рады, если Рафаэль Жискар начнет бояться таких, как Чарлз Этверз.

Вынув из кармана пачку банкнот, он рассеянно перебирал их. Хорошо, что Джулия пошла куда-то с сестрой, иначе она могла бы стать свидетельницей получения им этих денег. Рафаэль встал, подошел к письменному столу и положил деньги в ящик. Он все еще пребывал в задумчивости. Глупо, что он так разбушевался из-за посещения этого проныры. Дело кончено, пари завершилось. Больше иметь дел с Этверзом он не желает. Со Стратфордом тоже, да Стратфорд и уехал. Мартинвейл в раздражении, лечит свою побитую совесть. «Бичи общества» отошли в прошлое.

Целая эпоха ушла в прошлое, и странное дело – он ничего при этом не почувствовал.

Рафаэль развязал галстук и снова попробовал завязать его, вытянув шею, чтобы дать себе большую свободу для маневра.

– Ад и преисподняя. Мне сегодня не везет.

– А где Томас? – весело спросила Джулия, проскользнув к нему через дверь, соединяющую их спальни.

Руки его замерли, когда он увидел жену, изящно одетую в крепдешиновое платье цвета шампанского, украшенное букетиками шелковых розочек и жемчужинами. Вид у нее был потрясающий – с хитроумно уложенными волосами и небольшим количеством косметики, подчеркивающей ее яркие от природы краски.

– Все еще у своей матери, черт бы побрал этого предателя. Как я обойдусь без моего верного камердинера?

Джулия рассмеялась.

– Вряд ли посещение больной матери – это такое уж предательство.

Развязав узел, над которым он столько бился, Рафаэль с отвращением прорычал:

– Понятия не имею, как он это делает. Это уже семнадцатая попытка.

Джулия отвела его руки:

– Разрешите мне. Наверное, нужно стоять лицом к тому, на ком завязываешь галстук, и тогда все получится.